Зима близко
Шрифт:
Мать-мать-мать, сколько ж тут коридоров! Я-то, при моей фотографической памяти — выберусь, конечно. А вот Николка без проводника заблудится насмерть. Так и будет бродить, пока не сдохнет от голода и не обратится в приведение. Не удивлюсь, кстати, если здесь ещё и не такое водится.
Пока мы шли по полутёмным коридорам, не встретили ни одного человека. Вряд ли случайно; скорее всего, Разумовский заранее озаботился безопасностью маршрута.
— Здесь, — чуть слышно сказал он. И толкнул дверь, на вид ничем не отличающуюся
В небольшой комнате было не намного светлее, чем в коридоре. За окнами почти стемнело, а зажигать свечи Разумовский не стал. Обстановка — пара кресел и небольшой диванчик.
Разумовский жестом подозвал нас с Николкой к себе и отодвинул длинную, достающую до пола штору. Я бы предположил, что за ней находится дверь в соседнюю комнату, но двери не было. Штора закрывала стену. В которой просто и ненавязчиво посверкивали глазки, количеством две штуки.
— Смотри, — шепнул Разумовский Николке. — Есть среди этих людей Министр? И ты тоже взгляни, Владимир. Который из этих людей на него похож?
Я приник к глазку. Увидел нарядное, ярко освещённое помещение. Картины, статуи, напольные вазы, сверкающий паркет. Посреди помещения стоят и беседуют два господина. Один среднего роста, худощавый, другой чуть выше меня, широкоплечий и грузный.
Разумовский вложил мне в ладонь изогнутую трубку, заканчивающуюся раструбом. Показал, что трубку нужно приложить к стене, а раструб к уху. Я прислушался. Речь шла о красавице. Я прислушался уже заинтересованно. Оказалось, что красавица — левретка какой-то необыкновенной расцветки. Тьфу ты, блин, нашли, что обсуждать! Дальше я на предмет беседы внимания не обращал.
Худощавого отмёл сразу, Министр выше ростом. А вот к грузному присмотрелся внимательнее. Голос Министра помнил хорошо.
— Ну что? — прошептал Разумовский.
— Нету здесь Министра, — отозвался Николка.
Я кивнул:
— Согласен. По телосложению один из этих двух мог бы подойти, но голос — не его.
— Голос можно подделать.
— Это тональность можно подделать, говорить грубее или писклявее. А чтобы так искусно изображать грассирующее «р», надо долго тренироваться. Этот человек картавит. Министр говорил чисто.
— Нет его здесь, — повторил Николка. — Всё, господин хороший, можно мне…
— Постойте, — Разумовский нахмурился. — Вы что, хотите сказать, что там два человека?
— А сколько должно быть?
Разумовский прильнул к глазку. Отодвинувшись, обронил сквозь зубы: «Ждите!» и выскочил в коридор.
— Жди, — сказал я Николке. И вышел за Разумовским.
Чтобы увидеть, как он схватил за грудки человека в ливрее.
— Где Ваальс?! Я тебя спрашиваю!
— Не могу знать, ваше благородие! — голос человека отражал полную растерянность. — Мы, как велено было, приглашение доставили, в карету усадили, ко двору привезли. Сопроводили в залу, кою вы указать изволили…
—
— Не могу знать, ваше благородие! Я сопроводил, да вам докладывать побежал, что дело сделано.
Разумовский выругался и исчез. На него магия его же амулетов, запрещающая перемещение Знаками, очевидно, не действовала.
Я вернулся к комнату и подошёл к глазку в стене. Разумовский уже стоял посреди нарядного помещения, а оба господина изумленно смотрели на него. Я поднёс к уху трубку.
— … Ван дер Ваальс был здесь? — донеслось до меня.
— Был, но недолго. Поздоровался, по залу побродил, а потом говорит: «Господа, прошу меня простить, неотложное дело!» И вышел. Больше не возвращался.
Разумовский выругался ещё забористее.
— А что случилось, Никита Григорьевич?
Этот вопрос остался без ответа. Разумовский исчез — для того, чтобы в ту же секунду оказаться рядом со мной и Николкой.
— Можешь без прелюдий, — остановил я. — Упустили?
— Да. Эти…………!
— Ого. Я и не думал, что аристократы так загибать умеют. Где насобачился?
— В юности у охотника обучался.
— Вот оно что. То-то, думаю, чем-то родным повеяло… Ну, я — за Министром. Ты со мной?
— А ты знаешь, как его найти?
— Не знал бы, звать бы не стал. Только пообещай рот на замке держать.
Разумовский положил ладонь на рукоять шпаги, висящей у пояса.
— Клянусь.
Я призвал Путеводное Яблоко.
— Леопольд Ван дер Ваальс. Покажи.
Яблоко поднялось на уровень моих глаз. Воздух под ним знакомо загустел. Проступила картина: человек с перекошенным от злости лицом барабанит тростью по стволу дерева.
— Что он делает? — изумился Разумовский.
— Пришёл к какой-то высшей твари. А её, по ходу, дома нет.
Учитывая то, что долбил Ван дер Ваальс по дереву, вариантов было не так уж много. Опять леший. Однообразно пошло, как-то даже как будто нерадостно. Ну что такое леший? На десяток работы. Конечно, Алексея можно взять, чтоб подкачался, Неофита, опять же. Может, Степан подтянется. Хотя что значит «может»? Подтянется, куда он, нафиг, денется. Охотников много не бывает.
Николка, увидевший голографическую проекцию в воздухе, нисколько не удивился и не испугался. Наоборот, подошёл ближе, всмотрелся в изображение и с уверенностью заявил:
— А вот это — он, Министр!
— Серьёзно? — вздохнул я. — Не может быть… Как же мы сами не догадались.
— Если сами могли, тогда зачем было меня брать? — насупился Николка.
— Ну, извини, тут сам видишь, всё немного…
— Я из-за вас часы покрал.
Мы с Разумовским повернулись и посмотрели на Николку. Тот показал нам золотые часы на цепочке.
— Ты их где взял? — спросил я. — Ты ведь даже из комнаты не выходил! Как в том анекдоте про русского в герметичной камере с двумя титановыми шариками, только наоборот.