Зимовье зверей

Арбенин Константин Юрьевич

* * *

Есть подозренья, родная, что ночью Я вслух говорю на чужих языках. Но кто я и с кем я — не помню точно: Всё стерлось, даже линии на руках. Я помню только тебя, родную, И наших двух — или трёх? — детей. Я так скучаю, когда вхолостую Секс-бомбы падают мне в постель. Родная, эти мужские игры Отшибли мне память, хоть застрелись! Боюсь, что не вспомню ни физика Игрек, Ни русскую пианистку Икс!

* * *

Семнадцать лет — как одно мгновенье, Когда пули-дуры стучат об висок. На всякий случай я впал в забвенье И ампулу с ядом зашил в носок. Всё это ради тебя, родная! Но я заявить собираюсь для ТАСС: Я все позабыл, но я кое-что знаю! Скажи это Юстасу — он передаст. Родная, я все

превозмочь сумею: Приказано выжить — отвечено «Есть!» Но военные тайны всё дешевеют, И скоро мне нечего будет есть.

* * *

Весна. А меня не пускают в отпуск За то, что я съел сверхсекретный пакет! А в гестапо вахтер отобрал мой пропуск — Это значит: обратной дороги нет! Родная, я весь на грани провала! На явках — засада! В квартире — завал! Еще один срыв — и пиши пропало!.. Но я не тот, за кого себя принимал… Родная! Alles! С меня довольно! Архивы — в урны, погоны — с плеч! Пошлём все к чертям — и уйдём в подполье Вдвоём с тобою, как щит и меч! Я прошу, хоть ненадолго…

1993

Дай мне совет

Дай мне совет — куда мне идти? Открой мне глаза, не заслоняй мне свет. Дай мне совет — пока мы в пути, Кто заплатит за дым звоном монет? Слуховое окно, а за ним — чердак… Кто же знает, что еще будет со мной! В этом мире и так, как всегда, всё не так, Как всегда, бардак и шёпот муз за спиной. Если некуда идти — иди на свет. Если нечего ждать — жди перемен. Если перемен по-прежнему нет, Значит, встань с колен, встань с колен! Если нечего скрывать — заметай следы. Если не во что стрелять — стреляй в тишину. Если нечего сжигать — поджигай мосты. А если некуда плыть — то иди ко дну. Дай мне совет — как быть мне теперь, Когда эта дверь заперта на обед? Дай мне совет, мой ласковый зверь, Мой не ласковый май, мое кино, мой секрет. Только с ноты «до» — и уже не в такт! Кто же знает, что еще будет потом! И я не знаю — что, но я знаю — как: Как хотелось бы мне. А там — хоть потоп! Если нечего читать — читай слова. Если некогда спать — спи по ночам. Если по ночам болит голова, Значит, крепкий чай или — палача. Если нечего делать — сходи с ума. Если любишь тень — доживи до дня. Если нечего терять — теряйся сама. А если некого звать — позови меня И дай мне совет…

1990

Водолаз 1

В тотальной пустоте морских глубин Средь пущенных на дно подводных лодок Я буду вечно — водолаз один, Затерянный в порту твоих находок. Мне будет берег сниться по ночам, Но я забуду радости земные, Лишь только волны измочалят о причал Украденные ветром позывные. На самом дне, хлебая рыбий жир, Жалея о прохладной твёрдой почве, Я выплесну в бутыль глоток души И перешлю его тебе по водной почте. И поплыву сквозь мутный неуют По воле волн летучим нидерландцем, И уходящий на ночь в море солнца спрут Порвёт мне шланг кривым протуберанцем. И на безрыбье веря в злой обман, Я на поверхность выплыву однажды. И ледовитый ядовитый океан Задушит нас морским узлом солёной жажды. А там, внутри, средь айсбергов и льдин, Где минус сто и ждать тепла нет мочи, Я буду снова — водолаз один В скафандре самой-самой длинной ночи.

1993

Пожарники

Булату Шалвовичу Окуджаве

и Борису Борисовичу Гребенщикову…

Господи, помилуй пожарников С их бесконечным огнём, С их портретами партии И командиром-пнём, С их техническим спиртом И вопросами к небесам, На которые ты отвечаешь им, Не зная об этом сам. Господи, помилуй пожарников, Не дай им взойти на карниз, Где дети вживую варятся И женщины падают вниз, И, когда ты их помилуешь, Господи, Воздав за тревоги дня, — Удвой им выдачу спирта И — не забудь про меня.

1990

Свидетели (1997)

Полярная ночь в раю

Полярная ночь в Раю Случается раз в сто лет. Архангелы дремлют в строю. Притушен дежурный свет. Занавешен служебный вход. Еле слышно играет джаз. И очередь у ворот Ожидает назначенный час… Пока они там храпят, Мы

здесь делаем, что хотим. Мой млечный молочный брат, Бесконечный мой побратим! Бежим! Свобода не ждёт! Отрекись от этой райской среды! Здесь один лишь фруктовый лёд, А мне так хочется пресной воды. Бежим, мой ядерный друг! Век-другой отсидимся в тени И выйдем на новый круг — Ну, соглашайся, друг, не тяни. Возможно, что это шанс, Предназначенный лишь нам двоим, И главное — сделать шаг, А Бог нас не выдаст своим. Мы ведь ближе к нему, чем те, Что целятся в нас по делам — Движением по нужде И мыслями по углам. Мой Боже, сожги свой пульт — Свобода мне по плечу! Но делать из культа культ, Прости меня, не хочу!.. Тиха бескрайняя ночь Во внечасовых поясах. А ты часовых обесточь — Ты же знаешь толк в полюсах. Полярная ночь в Раю. Бестолковый день на Земле. Ты спишь? — Баю, баю, баю… Всё сны о добре и зле…

1994

Телеграфный блюз

Пришли мне телеграмму в две строки — Я сделаю её своей настольной книгой И буду часто перечитывать и, вникнув, Переведу на все земные языки. А впрочем, хватит и одной строки — Лишь только Имя, Дата, Город и Созвездье, И в этой тетраграмме буду весь я, Открытый линиям твоей руки. Напой мне проводами свой мотив — Пусть иней слов раскрасит звуков пламя, Расставь акценты строго между нами, На пару тактов расстоянье сократив. По пульсу, по приметам, по ветрам Ты передай мне эти паузы и ноты, И, может быть, преодолев длинноты, Мы обойдёмся впредь без телеграмм. Наполни содержаньем тишину — Внуши мне что-нибудь на расстоянии, И я, земной, проникнув в это состоянье, В твой космос на мгновенье загляну. А на постскриптум — каплю немоты, Блюз из понятных только нам тире и точек, И тот почтовый скромный синенький квиточек Спасет меня от вечной мерзлоты.

1994

Иждивенческая баллада

Я лежал на диване, я смотрел телевизор и сны, Я рассчитывал белым по белому на потолке. И, пока перспективы были мне не очень ясны, Я сам рисовал себе линии на руке. Я попробовал встать — и встал, но не с той ноги. Я попробовал взять — и взял, но не той рукой. И пока надо мной потешались друзья и враги, Я в уме для себя уравнял суицид и покой. И я хотел бы покинуть свой странноприимный дом, Где на шесть чёрных зим — всего лишь одна свеча, Но — я никогда не хотел жить честным трудом, Покуда в чести у людей лишь труды палача! И тогда чей-то голос сказал мне: «Иди и пой». И я пою, ведь закончить — гораздо трудней, чем начать. А поначалу я даже не знал, что песни — как бой, И равносильно предательству было бы замолчать. И, когда я запел, я почувствовал: смерти нет, И лишь бессмертие в смертных рождает предсмертный страх. И мне приснилась волшебная птица, несущая свет, И я почувствовал силу в голосе и в руках. И я выбросил мусор, а остатки поставил на кон, Я дал третий звонок и повесил на стенку ружьё, А после этого стал за версту обходить закон — Я вне закона, пока в законе ворьё! И я пробовал петь, не различая нот, Я брал аккорды на ощупь, а чаще — совсем не брал, Но моя птица, мой свет и мой голос сказали: «Вперед!» Мол: наплевать на условности, главное, чтобы не врал! И я мог бы соврать, но меня уберёг Господь, И всё, что было прямым, тут же замкнулось углом. И кто-то сверху хотел мне подсунуть новую плоть, Но ограничился новой кровью и битым стеклом. И, когда я пою, я предчувствую вновь и вновь, Как возможность солгать сводит мой голос к нулю, — И я всё чаще забываю это странное слово Любовь; Особенно, если чувствую, что люблю.

1994

Транзитная пуля

Уже отлита пуля, Уже открыт транзит, И бриг из Ливерпуля Гольфстримами скользит. В уютную каюту Запрятан мёртвый груз, Пять выстрелов в минуту Отсчитывает пульс. Уже под близким небом Кармический конвой, Уже — Борис за Глебом, Ерёма за Фомой… И ивикова стая Курлычет свысока, И коротка прямая От дула до виска. Уже сырой землёю Засыпаны ходы, И Мёбиус петлёю Лизнул сухой кадык. Магические знаки, И среди них — курок… И солнечные злаки Ласкают бугорок.