Зимовье зверей

Арбенин Константин Юрьевич

1989

Забудь меня внезапно

Забудь меня внезапно — Наотмашь, сверху вниз. Грусти до послезавтра, А дальше — улыбнись. И, тихо богатея, Покинь мою мечту. Я сам себе идея, Сам Фикс и Паспарту. Сам Гофман, Гримм и Гауф, Сам Ганс и Христиан, Сам фейерверк и траур, Сам правда и обман. Пополнив гордый список Погашенных светил, Я твоё имя высек Под номером один. Забудь меня достойно — Без слёз и без обид. Я большего не стою. Я сам собой забыт. Мой Гоголь невменяем, Мой Кэрролл нелюдим, Мы грозы обоняем И звёздочки глядим, А по ночам приходят Вольтер и Честертон И доводы приводят, Пускаясь в моветон… Конец моей цитаты — Венец твоей души. Мы оба виноваты, И оба хороши… Признав наш мир ошибкой, Топи его в вине. Забудь меня — с улыбкой. Оставь всю горечь мне.

1999

Комплекс уродов

Сегодня ты делаешь ставку на комплекс уродов, А завтра твоя голова сыграет в их ящик. Меж будущим и настоящим всего один продых, Всего один отдых в конце этой сумрачной чащи. Сегодня ты пишешь картины и крутишь рулетку, А завтра — рыдаешь в жилетку о помощи свыше. Меняешь свой флигель на крыше на прочную клетку, И

метишь монетку удачи, и пулями пишешь, и пишешь, и пишешь… И раз ты Подобием в Бога не вышел, Плевать на всеобщее счастье! Но путь не прервать в одночасье, Скользя по подсолнечным крышам! Не трать понапрасну патроны, Рыдая над участью лишних, — Всевышний не ценит поклоны Как жест миллионов Свободных, но нищих Душой… Сегодня ты делаешь ход, не предвидя предела, А завтра ты будешь жалеть о пределонезнанье. Всего одно дело, одно, так сказать, начинанье — И жизнь потеряла сознанье, и смерть охладела. Сегодня лежачих не бьют — завтра их добивают. Такое бывает… бывает, бывает и хуже — Бывает, о них забывают, оставив на ужин; Бывает: красиво снаружи, а внутри нарывает — Бывает, бывает. И раз ты Подобием в Бога не вышел, Останься хотя бы собою! Или шаг от толпы за судьбою — Ничто без заборов и вышек? Ходьбой не убить расстоянье — Вот пунктик борзых и легавых. Лукавый не терпит сиянья Как суть наказанья Кривых и корявых Душой… На комплекс уродов Тебе выдаст патент Любой импотент Всех времен и народов. И ты, получив от него документ, Лепи монумент Из твердой породы, И будешь в нем жить, не зная причин, Не ведая слов и не пробуя сна, Как тысячи тысяч тщедушных мужчин, Забывших священное слово Весна, — Всех тех, кто Подобием в Бога не вышел И в дьяволы лезет напрасно! Их лица подходят как раз, но Не в лицах тут дело, а выше! Свободы, свободы, свободы Им нужно для полного счастья, А им — лишь прогнозы погоды, Кресты да походы — Как символ участия К ним…

1991

Чуть больней

Когда мне станет хуже, чем сейчас, Когда мне будет тяжелее, чем бывало, Я завернусь потуже в покрывало И, как халиф, умру на целый час. Когда мне будет хуже, чем теперь, И к ухудшению иссякнут перспективы, Я не найду себе иной альтернативы И, молча глядя в потолок, найду там дверь. И скажу: Не делай мне так больно, Не делай мне так больно, Не делай мне так больно, А делай чуть больней. И этого довольно, И этого довольно, Пожалуй, что довольно, — Достаточно вполне. Когда мне будет хуже, чем сейчас, И нету силы дотянуться до гитары, И не помогут ни враги, ни санитары, Я позову к себе соседа палача. Скажу: «Соседушка! Мне очень нелегко. Душе мешает что-то важное, большое. Ты разберись с большим, а я займусь душою. И с мёртвых губ слижи за вредность молоко.» Но — Не делай мне так больно, Не делай мне так больно, Не делай мне так больно, А делай чуть больней. И этого довольно, И этого довольно, Пожалуй, что довольно, — Достаточно вполне. Когда мне будет хуже, чем всегда, Я свой перпетуум демобилизую. И ускользну, но из последних сил опять спасую, Вдруг порешив, что даже горе — не беда. Когда мне станет хуже, чем теперь, Когда мне всё-таки когда-нибудь да станет, Я сам себе скажу своими же устами: Ты слишком верил, так пойди теперь проверь. Насколько это больно, Насколько это больно, Насколько это больно, И можно ли больней? Или этого довольно? И этого довольно… Пожалуй, что довольно… Достаточно? Вполне.

1996

Никого, кроме Ницше

Я напеваю на диктофоны Своим друзьям старые песни. Запоминаю их телефоны, Чтобы допеть эти песни вместе. Я размножаю странные сказки На неисправной печатной машинке. И путешествую вдоль до развязки, Не замечая даже ошибки. Моя работа проста — Я пыль сдуваю с листа И ухожу в те места, Где вместо снов пустота. Мои маршруты просты, Я обрубаю мосты. Моя работа пуста, как мир, В котором нет смысла… Я наблюдаю драматургию В своей не очень-то логической нише. Я точно знаю, что значат другие, И никого не люблю, кроме Ницше. Не обхожусь без снов и пророчеств, А явь — что хочешь, то и найдёшь в ней. Из всех знакомых мне одиночеств Я выбираю, где понадежней. Моя работа проста — Я пыль сдуваю с листа И ухожу в те места, Где вместо слов пустота. Мои маршруты просты, Я поджигаю хвосты. Моя работа пуста, как жизнь, В которой нет смысла… (До боли нет смысла. Есть только воля, Воля и боль…) Я напеваю на диктофоны Своим друзьям новые песни. Я забываю их телефоны, Чтобы забыть эти песни вместе. Из всех знакомых мне одиночеств Я выбираю ту, что мне ближе. И снова вру ей — так, между прочим, — Что никого не люблю, даже Ницше. Моя работа проста — Я пыль сдуваю с листа И ухожу в те места, Где нет ни шанса из ста. Мои маршруты просты, Я обрубаю мосты. Моя работа пуста, как ты, В которой нет смысла… 1995

* * *

Я ровно шесть веков подряд Ловил чужие позывные, А мой воинственный отряд Считал часы и дни земные. Но, спешив воинство своё, Я выхожу из поля брани: Я здесь один, на мне бельё, И носовой платок в кармане.

1992

Моноатеизм

Запутавшись в речах богини Кали, Я пробовал дышать сквозь жабры рабьи, Пока её уста мне предрекали Безденежье, безделье и безбабье. Но я доволен был любым уделом, Вычерпывал и тратил, сколько было. И даже если смерть меня хотела, Моя любовь всегда меня хранила От черных дел и неразумных трат, От адских петель в скрипе райских врат. Те петли смазав маслом, но не мылом, Я пробовал уйти и отвертеться, Но оказалось, что не тут-то было, — Какая цель, такие к ней и средства. Всё, что я делал, становилось словом, Танцующим вприсядку под ногами, И некая священная корова Преподнесла мне рог с тремя бобами. И я бежал стеблями тех бобов Долой от антиподовых богов. Искать вину в других — не лучший способ: Скорбь получаешь к истине в довесок. И тот, кто мне вручал дорожный посох, Остерегал клевать на мелких бесов. Он говорил: колени — не подмога, Любви достоин тот, кто гибнет стоя. Он повторял: когда мы смотрим в оба, То видим только зеркало кривое. И в тех местах, где оптика лгала, Я выпрямлял собою зеркала. Сквозь кегельбан разбросанных кумиров Всё виделось в какой-то мутной тризне, И, брошенный наверх шипами мира, Я расписался в моноАтеизме. Делю свой ужин с сытыми врагами, Которые и с Ним запанибрата… Неужто в этом скверном балагане Еще никто не умирал от мата! Я буду первым, если захочу Поставить не на Свет, а на свечу. Бобы истлели, затекли колени, И лёгкость на подъём разъела жабры. Враги досрочно полегли от лени, Задушенные собственною жабой. Шипы

завяли, муки притерпелись, Дела свелись не только к песнопенью. Все средства сочтены, и даже ересь Является отныне лишь ступенью. Теперь я ближе, нежели тогда, — Сомненья укрепляют города.

1999

Хмурое урбо

Шепот в эфире. Надежда на день. Ставлю свой сон под стекло. В будущем мире я только лишь тень, Которой не повезло. Пустые бутылки я меняю на кич Начинающих поэтесс. А за окном безумствует вич, Символизируя прогресс. Но завтрашний день придет — И мне будет больно. Завтрашний день пройдет — И мне будет трудно. Пока пацифистка-ночь Позволяет жить вольно, А за окном уже разинуло пасть Хмурое Урбо, Сверкая челюстью Из тысячи серебряных небоскребов. Мой череп с зимы — обескровленный лед, В нем желтеют талоны на чай. Сверху течет птичий полет. В общем, очень похоже на рай. Китель к лицу — он приветствует силы И добавляет ног. Сколько там лет до ближайшей могилы? Ну-ка, скажи, сынок! Ведь завтрашний день придет — И тебе будет больно. Завтрашний день пройдет — И тебе будет трудно. Еще пацифистка-ночь Командует «вольно», А за окном уже качает права Хмурое Урбо, Мелькая лысиной Из дюжины позолоченных телебашен. Жизнь так проста, что не хочется жить. Вот только — лень умирать. Может, какой-нибудь сдвиг совершить Или лечь и спокойно поспать? А лучше — выпустить газ из сиреневых труб И выпить их трубный яд. Лучше вырвать последний непрошеный зуб И всадить его в корень язв. Но завтрашний день придет — И опять будет больно. Завтрашний день пройдет — И опять будет трудно. Уже пацифистка-ночь Умоляет: «довольно», А за окном уже разводит мосты Хмурое Урбо…

1990

Голь на бобах

Русалка в ветвях. Воробей в облаках. Тритоны ползут по траве впопыхах. И наше бесстрашие преследует страх… Боль на губах. Голь на бобах.

1995

Дороги, которые нас выбирают

Воздушный шар не выдержит двоих. Дорога в небо нам не удалась. Дорога в небо тяжела для живых, Один из нас к тому же — балласт. По прошествии лет Не различая цены, Я знаю: так было нужно, Раз так решено. И в этот дивный букет Вплетая привкус вины, Дороги гнут наши души По принципу домино. Дороги, которые нас выбирают, Дороги, которые смеются нам в лицо. Дороги, дороги — без просвета и края. Одним дорога — Млечный путь, Другим — трамвайное кольцо. Пока клеймо не станет золотым, Дорога к правде сжигает дотла. Сама же правда превращается в дым, И нам опять остаётся зола. Поджигая, сгорай — Себя не стоит жалеть, Твой пепел будет стучаться В иные сердца. Меняя призрачный край На центробежную сеть, Опередившие мчатся Обратно в поте лица. По дорогам, которые нас выбирают, Дорогам, которые смеются нам в лицо. Дороги, дороги — без просвета и края. Одним дорога — Млечный путь, Другим — трамвайное кольцо. Дорога влево потакает злу, Дорога вправо перечит судьбе. Я выбираю прямую стрелу — Я выбираю дорогу к себе. Сесть баркасом на мель, Стать халифом на час, Влиться тёплою пулей В холодную кровь. Твой горбатый Камель, Мой крылатый Пегас Однажды метко смекнули, Что скоро встретятся вновь На дорогах, которые нас выбирают, Дорогах, которые смеются нам в лицо. Дороги, дороги — без просвета и края. Одним дорога — Млечный путь, Другим — трамвайное кольцо.

1999

Конец цитаты

Голос срывался с петель. В дальние дали летел. Пробовал выйти на крик, Но застревал в пустоте. В космосе было темно. В комнате стыло окно. Голос стучался в него, Напоминал об одном: Верните каждому своё, Отдайте каждому своё, Пусть все идут своим путём, Приобретя утраты. Отдайте каждому своё, Верните каждому своё, И как-нибудь переживём. Конец цитаты.

1997

Антиутопия (2002)

Отечество ионы

Иона не влюблён и не простужен, И стон его — не аномалия рассудка. Иона проглотил кита на ужин, Иону мучат угрызения желудка. Случайность — продолжение закона… Вчера в закусочной он взял кита навынос И, съев кусочек, понял: кит знакомый, Ведь в чреве у него Иона вырос. Кит — тоже рыба, только рыба та ещё: Душой и телом он млекопитающий… С последней каплей утекающих мозгов Я разделю с тобой покой и облегченье, Мой чудо-кит, не знавший тёплых берегов, Не испытавший кайф попутного теченья. Моя матёра, мой матёрый материк И альма матер всех утопленных утопий, Мы все — соавторы твоих блокадных книг, Шахтёры в сумраке твоих подкожных копей. Мы в глубине твоих подкожных копей. Последним росчерком чернеющих чернил Я ставлю крест на опустевшей самобранке. Я ни куска тебя в себе не сохранил, Остались призраки, подрамники, подранки. Всплыл кверху брюхом мой слоёный чудо-кит: Прошла агония его, прошла и кома. Моё отечество уже не просто спит — Живых здесь нет в живых, все остальные дома. Живых здесь нет, все остальные дома. Иона видел из китова зева Совсем не то, что видит он отныне. Так в самый пир нам предвещает чрево Чуму, суму и прелести иные. Нутро вошло в нутро — и мир распался На отрицательно заряженные ионы. Лишь только на поверхности остался Неровный круг, как поцелуй Ионы. Иона вскормлен молоком, не рыбьим жиром. Он в чреве был не просто пассажиром… Моя ладонь не превращается в кулак, И от солёных вод уже ржавеют жабры. Покойся с миром, мой цепной архипелаг, Я буду делать вид, что мне тебя не жалко. Земля, тебе теперь ютиться на пяти — На только двух китах и трёх слонопотамах. А мы течём себе, а мы уже в пути, Мы улетаем на планету капитанов. Мы держим путь к планете капитанов.

2001

Памятка стерегущему

(Я возьму не своё пальто, Я допью не своё сакэ И уйду туда, где никто Знать не знает ни бэ, ни гэ.) Берегущий меня в метро, Стерегущий меня в депо, Кто ты? Бес, что стучит в ребро, Или самый обычный Бог? Я уже не настолько слаб, Чтоб не верить твоим рукам, Но во мне слишком много зла, Не прощаемого врагам. Значит, я ещё уязвим, Недоцелен и полугол. Ускользающий Серафим — Неспрягаем его глагол. Отмывая меня от ран, Опекая меня от вдов, Ты считаешь, что мне пора, Ты считаешь, что я готов. А к чему — я не знаю сам, Только мне не знать не впервой. И я верю своим глазам, Что наполнены не тобой. И под музыку тайных сфер Я танцую вальс живота. Необузданный Люцифер Снял запрет с моего плода. Что же ты бережёшь меня, Не стираешь мой след с холста? Я уже себя разменял На купюры не мельче ста. И со мною живёт жена, Умножает твой произвол… Знаешь, если бы не она, — Кто бы нас с тобой снова свёл! Значит, поздно мне в сыновья, Значит, рано мне в дембеля. Равнопознанная моя Продолжает меня с нуля.