Зимовье зверей

Арбенин Константин Юрьевич

1997

Лестница, полночь, зима

В голубых городах, где не был я никогда, Где признания пишут веслом по воде, В золотых поездах, где вместо стекол слюда, Где вместо чая и сахара — блики и тень, В том году, когда солнце уйдет на восток, В том году, когда ветер подует на юг, Через несколько лет, через лет этак сто Ты увидишь сама, как размыкается круг. А всё могло бы быть лучше, Всё могло бы быть по-другому, но Его Величество Случай Опровергает и аксиому, да, Всё могло бы быть лучше, Всё могло бы быть чуть умнее, но Ты выбирала, где круче, А крутость — блеф, не спеши за нею, — Лестница, полночь, зима — Ты выбирала сама. Среди голых равнин, среди одетых полей Как смогу объяснить законы правой резьбы? Просто я Скорпион, просто ты Водолей, Просто это судьба, а верней — две судьбы. Просто, как ни разлей, мы всё — седьмая вода, Просто, как ни заклей, мы делим сушу на шесть, И на нет суда нет, и на да нет суда — Подсудно только молчание. Поза — не жест. Всё могло бы быть проще, Всё могло превратиться в шутку, но У жизни ломаный почерк, А вместо точек — лишь промежутки, да, Всё могло бы быть проще, Всё могло быть не так серьезно, но Мы не смотрели на прочих И доверяли фальшивым звездам, — Лестница, полночь, зима — Ты выбирала сама. Так что ты не грусти, медитируй на снег. Всё когда-нибудь кончится, как ни крути. Просто я человек, просто ты человек, Просто звёздам и терниям не по пути. И когда это солнце уйдет на восток, И когда свистнет рак на волосатой горе, Ты сама зачеркнёшь последний жёлтый листок На полысевшем за давностью

календаре… Всё могло быть и хуже, Всё могло быть в сто раз сложнее, но Мы избежали той стужи И сами стали чуть холоднее, да, Всё могло быть и хуже… Слава Богу, всё обошлося, но Пружины врозь и наружу, Всё заросло, хоть и не срослося. Лестница, полночь, зима — Ты выбирала сама.

1997

Колыбельная

Полярная Звезда На середине неба, И кислый мякиш хлеба, Да мыслей череда. И, сидя у окна, Напротив зимней ночи, Ты видишь мир короче И проще полотна. А если сесть спиной К окну на табуретку И если есть конфетку — И быть совсем земной, То не поймешь звезды, И середины хлеба, И даже мыслей неба Полярной череды.

1993

Пепел клааса

Город был убежищем Венеры, Марсу был подобен каждый дом. Прятались от снов миллионеры — Спали под дамокловым судом. В темноту плевались рестораны, Небо отбивало звёздный рэп, Ветер выворачивал карманы, Прикрепляя к шляпам черный креп. Это было тогда, когда не было нас, Это было тогда, когда не было их, Это было, когда загорался Клаас И его едкий пепел сквозь небо проник Прямо в сердце… Публика с работы возвращалась, Быт испив согласно паспортам, И Земля невидимо вращалась, Лбом стучась в космический тамтам. Никому не нужной красотою В серое вонзались снегири; Мертвым снегом, как живой водою, Лужи поминали фонари. Это было тогда, когда не было нас, Это было тогда, когда не было их, Это было, когда загорелся Клаас И его едкий пепел сквозь время проник Прямо в сердце… Рёбра обгоревшего каркаса, Боль в застывших капельках смолы… И тенями нового Клааса Багровеют чёрные углы. Площадь затушила сигареты, От огней устав до тошноты, Только блик с повадками кометы Тлел в утробе кухонной плиты… Это было тогда, когда не было нас, Это было тогда, когда не было их, Это было, когда разгорался Клаас И его едкий пепел сквозь память проник Прямо в сердце…

1994

Печальный роджер

Налей мне рому, мой печальный Роджер, И улыбайся — сколько хватит силы… Любовью за любовь — себе дороже, До дрожи или даже до могилы. Когда с живых сердец снимают стружку, На белом флаге много красных пятен. Так подними свою стальную кружку, Хоть повод, как всегда, и непонятен. На беду, на века Нам всем отшибло покой, Но море стало рекой, И нам опять не остаётся ничего, кроме Рома и крови! Пусти мне кровь, мой беспризорный Джокер, И окропи проигранные карты. Все дело — в страхе, а все тело — в шоке; Мы не рабы, но и не бонапарты. Кто морю мил, тот небу ненавистен — Война стихий в стихийной свистопляске. Чтоб избежать ее пропитых истин, — На оба глаза чёрные повязки. На беду, на века Нам всем отшибло покой, Но море стало рекой, И нам опять не остается ничего, кроме Рома и крови! (Сухой закон — для тех, кто не болел Морскою болезнью.) У жизни — дно, где у бутылки — пробка. Пират без корабля — что поп без паствы… Не щёлкай клювом, мой трофейный Попка, Лети к своим — пусть гибнут за пиастры! И стоило всю жизнь сидеть на шиле, И корчить то борьбу, то паранойю, Чтоб эти твари залпом положили Пятнадцать членов на сундук со мною! На беду, на века Нас всех накрыло водой, И солнце стало звездой, И нам опять не остается ничего, кроме Рома и крови!

1997

Одиссей и Навсикая

Пока Пенелопа вязала носки, Еженощно их вновь распуская, На том берегу быстротечной реки Одиссей повстречал Навсикаю. Навсикая сказала ему: «Одиссей! Возвращение — лишь полумера. Оставайтесь со мной — быть вдвоём веселей. Почитаем друг другу Гомера.» И стекла со страниц типографская мзда, Надорвав путеводные нити, И магнитною стрелкой морская звезда Задрожала в грудном лабиринте, И рискнул Одиссей сделать медленный вдох И, забывшись в прекрасной атаке, Опроверг каноничность сюжетных ходов… А тем временем там, на Итаке, Пенелопа плела ариаднову нить, Ахиллесовы дыры стараясь прикрыть, Но, сизифов свой труд Распуская к утру, Понимала: ничто не поможет! Не вернет Одиссея драконовый зуб, Не убьет Одиссея горгоновый суп, Не взойдет тот посев, если разве что Зевс Обстоятельств пристрастную сеть Не переложит! Но и Зевс был не в силах распутать любовь — Так уж мир был самим им устроен. Только тот, кто своих уничтожит богов, Может стать настоящим героем. И, приняв этот тезис, как истинный дар, Одиссей наплевал на иное, — Лишь вдыхал семизвучный гортанный нектар В колоннадах царя Алкиноя. Даже в ставке Аида не знали, чем крыть, В перископ увидав одиссееву прыть, И Олимп с этих пор Стал не больше, чем хор, — Рабский хор на правах иноверца. Одиссей промышлял по законам ветрил — Он своими руками свой эпос творил И, ломая покой, Прометеев огонь Насаждал глубоко-глубоко В навсикаино сердце. И всё, что было запретным с отсчета веков, Проливалось в подлунном слиянье И маячило целью для обиняков В преднамеренном любодеянье. Но судилища лопались, как пузыри, И на дно уходили по-свойски, — И тогда посылали земные цари К Навсикае подземное войско! Одиссей понимал, что вверху решено Изрубить золотник в золотое руно, Но средь лая охот Каждый выдох и ход Он выдерживал, будто экзамен; И опять ускользал, оставаясь, с кем был, Из циклоповых лап одноглазой судьбы, Потому что решил: Сколько б ни было лжи, Не садиться по жизни в чужие Прокрустовы сани… Но однажды взорвется картонный Парнас, И уйдут часовые халифы, И сирены морей будут петь лишь для нас — Лишь про нас, ибо мифы мы, мифы! Жаль, счастливая будущность — только оскал Прошлой дерзости на настоящем. И погибнет в итоге — кто жадно искал, Тот, кто выждал, — бездарно обрящет. Эта истина пала, как камень, с небес — И накрыла обоих. Но мудрый Гермес Через брод облаков Их увёл от богов И от звёзд, разумеется, тоже. И, присвоив им высший языческий сан, Он, согласно подземным песочным весам, Чтобы жар не зачах, Их семейный очаг Превращал по началу начал В полюбовное ложе. Так, пока Пенелопа вязала носки, В аллегории снов не вникая, На том берегу самой быстрой реки Одиссей повстречал Навсикаю. Навсегда.

1997

Мавзолей

Хочешь, я подарю тебе мавзолей Или розовый скальп того, кто лежит в мавзолее? Хочешь, я разолью по шоссе елей, Чтобы ездить в автобусах было еще веселее? Хочешь, я распишусь на твоих плечах И покрою их лаком, чтобы буквы держались долго? Хочешь, я стану мелочным в мелочах И толковым в делах, от которых не много толка? Хочешь?.. Если ты только хочешь, Ты можешь делать то, что ты можешь, Но, если захочется очень-очень, — То, что не можешь, попробуй тоже. И неча пенять на бодрость духов, Коли заместо сердца — вата. Вечность короче подлых слухов, Если цена ее — расплата. Только не делай влюблённым мое лицо И мой голос избавь от сентиментальных звуков. Только не вынуждай меня быть лжецом — Я неточен всегда в точных таких науках. Лучше оставь в покое мой нервный шаг, И, быть может, тогда мы хоть в чём-то найдём примиренье. Лучше пусть по утрам будет свист в ушах — И я приму его сдуру за чьё-то там благословенье. Лучше

делай всё так, как лучше, Но только не забывай про «только», Помни, что каждый счастливый случай — От полного счастья всего лишь долька. Что же ты прячешь слезы в складках Этих пустопорожних истин? Негоже пенять на жизнь в заплатках, Коль спутал «Кресты» с Агатой Кристи. Хватит. Я знаю: этот взгляд в потолок Уволок не одну когда-то бессмертную душу. Слушай, кончай свой внутренний монолог И диктуй некролог — ты видишь, я почти что не трушу. Хватит. Кончай свои опыты и уходи, Уходи навсегда, а мы здесь разберёмся сами… Слякоть, и вместо снега теперь дожди, А я никак не пойму — и всё готовлю, готовлю сани…

1991

Самолёт

Самолет мой у крыльца Заведён и дышит жаром, У пилота под загаром То ли копоть, то ли пыльца. Улетаю в небеса, Разделённые по парам. Пожелай мне — с легким даром — Два билета в два конца. Самолет мой невелик — Два притопа, три прихлопа, Два аршина, взгляды в оба И солёный пуд земли. Бирюза и сердолик На его крылах покатых. Пожелай мне снов богатых И нерукописных книг. Пожелай мне нелётной погоды, Подскажи мне, как побыстрее вернуться, Но не верь мне, что улетаю на годы, — Не успеет земля обернуться… Самолет не будет ждать, Но не стоит обольщаться, Даже если постараться, На него не опоздать. Ничего не надо брать; Два желания — и только, Ведь лететь придется долго, Значит, будет, где терять. Эта мертвая петля Замыкается внезапно, Самолет летит в засаду Через льды и тополя. Дам пилоту три рубля — Пусть помедленней, кругами, Или даже вверх ногами — Небо — звёзды — след — земля… Пожелай мне нелётной погоды, Подскажи мне, как побыстрее вернуться, Но не верь мне, что улетаю на годы, — Не успеет земля обернуться… Не ищи меня потом И не обивай порога, Я вернусь другой дорогой И найду свой старый дом. Восемь футов под крылом, Пять парсеков в поднебесье — С этой рукотворной песней И с мечтами об ином. Пожелай мне улётной погоды, Подскажи мне, как побыстрее вернуться, И не верь мне, что улетаю на годы, — Не успеет земля Обернуться вокруг — Через льды, тополя, Через тысячи вьюг, По дорогам пыля, Оставляя круги, Я вернусь, но другим, Я начну, но с нуля, А пока — самолет Раздувает пары, Отправляюсь в полет Посмотреть на миры…

1993

Пять лет назад

Всё Было не так давно, Но… Но Что-то ушло на дно — I don`t know. Что-то выпало в осадок, Кто-то впал в оцепененье, И не счесть душевных ссадин Плюс плохое настроенье. Ты, Видимо, стал другим — Так, слегка. Льды Года превратили в дым, В облака. Ты еще не слишком старый, Ты — как бомба без запала, Эти песни под гитару Не мурлычешь, как бывало Пять лет назад, А, может, шесть или семь, Тот адресат Утерян насовсем, И не сказать, Не написать ему — Тому тебе. Себе тому… Дверь Открытой была от и до Для друзей. Теперь Дом твой — уже не дом, А музей. Ты в делах, как в катакомбах, Но в припадках ностальгии Собираешь тех знакомых, Но они уже другие. А жаль, Ведь не было крепче уз, — Ты проверь; Спирт «Рояль» Тебе не заменит блюз И портвейн. По химическим составам Это шило лучше мыла, Но — мурашки по суставам, Только вспомнишь то, что было Пять лет назад, А, может, шесть или семь, Тот адресат Утерян насовсем, И не сказать, Не написать ему — Тому тебе. Себе тому… Пусть В будущем будет мир И почет, — Груз Памяти, как вампир, И все течет… Ты поешь другие песни И не бесишься ночами, Ты, как старый Элвис Пресли, — Колоритный, но печальный. Вот так. И нам не понять, в чем секрет, Извини. Да, Видно, что-то свело на нет Эти дни, Но ни перемена строя, Ни компьютеры, ни цены, А совсем-совсем другое — То, что в общем, но не в целом; Как будто странный человек В убогом штопаном пальто Сквозь темноту и первый снег Уходит в нечто и в ничто, Вот он за угол завернёт — И там исчезнет без следа. И кто его теперь вернёт? — Никто и никогда… Пять лет назад, А, может, шесть или семь, Тот адресат Утерян насовсем, И не сказать, Не написать ему — Тому тебе. Себе, но тому…

1993

Снова в космос

Когда придёт конец календарям, Когда гонец мне принесёт худую весть, Когда открытия останутся дверям, Я докажу, что порох сух, а повод есть — Уйти, растаять, раствориться, проскользнуть поверх голов, Погибнуть в правильном бою без всяких модных ныне ран, Пустить разнузданных коней в неуправляемый галоп И, уперевшись лбом об лоб, смотреть в тускнеющий экран, — А там — пружины посторонних бед, А там — вершины призрачных преград… Ничто — ничто не стоило побед, Ничто — ничто не стоило утрат. Прости меня, но я уже не однолюб, Пусти меня — я ухожу к другой судьбе. Мне не вписать воздушный шар в тщедушный куб, И мне с тобой уже не по себе. Уж лучше в космос, в преисподню, в чёрт-те что и чёрт-те как, Сменив изящный поводок на цепь осмысленных причин, Пустить попеременный ток и течь в божественный кабак, Где много долгожданных вдов и преждевременных мужчин. Смотри, уходят к звёздам корабли Со дна, где тиной правит мутный бес… Ничто — ничто не стоило земли, Ничто — ничто не стоит и небес. Мой первый долг — не возвращаться никогда, И ты, мой друг, не возвращайся, уходя. Пойми: все то, что пел я раньше, — ерунда, Все песни — вздор, и жить лишь рифмами — нельзя! Стезя открыта, вместо плуга — зуб дарёного коня, Дожить до завтрашнего дня трудней, чем стать самим собой. Мы удостоили друг друга — без огнива и кремня. Лишь лихом поминай меня — и всё окупится с лихвой. Я был всегда с Великими на «ты», И мне обещан с Главным визави… Ничто — ничто не стоило мечты, Но что?! — но что-то стоило Любви!

1996

Вещи со своими именами (1999)

Ковчег

Помянув все свои потери Каплей горечи в каждом тосте, Вечер кончится ровно в девять, И завянут цветы и гости. Бесконечные пересуды, Бестолковые кривотолки, На столе — звездопад посуды И разбитых светил осколки. Молча сядь между мной и осью, И земля перестанет вращаться. Вечность кончится ровно в восемь, За минуту до полного счастья. Лысый шар в волоске от лузы Не рискнет ни скользить, ни падать. Время снова откроет шлюзы И затопит плотину-память. Как нам предрекали — Отказ в ночлеге Последней паре В пустом ковчеге. На дне колодца — Источник света. Лишь остается Поверить в это. Вечер кончится ровно в девять. Ты гостей в сундуках закроешь, И, заняв их подсчётом денег, Мы коснёмся иных сокровищ. Мне безликих богинь дороже Ты, которую вижу воочию. И выводит мороз на коже Явь, добытую зимней ночью. Как коса на паперть — Роса на пашни. Как грустно падать Пизанской башне. В круг Галилея, В изгиб сосуда. Всего труднее — Заметить чудо. Всё, что кажется неизбежным, Океан обесценит в полночь. И натянется побережье, Как тугая бурлачья помочь. Проводившие нас, надеюсь, Там, на суше, приветят осень… Вечер кончится ровно в девять. И вечность кончится… Но не бойся! Ведь суть расстояний В пятьсот сожжений: Без расставаний Нет продолжений. В этом ничтожность Цивилизаций — Познать возможность, Чтоб отказаться. И плыть…