Злодейка в быту
Шрифт:
— Наверное, по вечерам трудно управиться со всеми посетителями?
— Справляемся, госпожа заклинательница. — Девушка отвечает односложно и явно хочет уйти, а не сплетничать.
Жаль.
Впрочем, сейчас действительно не лучшее время для болтовни. Слуги, которые первыми получили пиалы, уже ставят их на столы пустыми, и я расплачиваюсь за чай — иначе им вынесут новые порции, и так по кругу до бесконечности.
Не хочу на солнцепек…
Я до последнего стою в тени навеса, пока слуги снова поднимают сундуки и вытягиваются в тихоходную процессию.
От
Процессия втягивается в разоренный двор, и слуги ставят сундуки прямо под открытым небом. Сказать, чтобы занесли под крышу самого сохранившегося павильона? Или потом, после уборки, позвать мужчин из крестьян? Пока я размышляю, ко мне подходит Кан:
— Юная госпожа, ваш багаж доставлен в целости и сохранности. — В его поклоне совершенно не чувствуется раболепие и самоуничижение.
— Благодарю, — откликаюсь я.
— Слуги уйдут первыми.
Я киваю.
Крестьянки еще не пришли?
Остаться одной тоже неплохо. Сейчас я отдышусь… Меня снова мутит, и возвращается легкое головокружение. И я вдруг отчетливо понимаю, что сейчас потеряю сознание.
Глава 16
Со стороны входа раздается визг.
Какая-то рослая женщина закрывает рот обеими руками, что не мешает ей визжать как резаной. За ее плечами возникают лица других женщин, и все они отшатываются. Я не могу понять, что их так напугало.
— Призрак вернулся!
— Призрак!
— Кто-нибудь, позовите господина Тана спасти заклинательницу!
— А-а-а-а!
Какой еще призрак?
Я медленно оседаю, и единственное, на что меня хватает, это качнуться в сторону сундуков. Лучше лечь на крышку, чем на землю. Кто платье будет отстирывать? Нежная ткань требует бережного отношения и особого мыла.
Почему в такой момент меня беспокоит подобная ерунда?
На крышке ларя лежать жестко и неудобно, зато я могу понять, что со мной происходит. Тошнота и головокружение не от солнца, а от внутренней расщепленности, с которой пора покончить. Даже удачно, что крестьянки сбежали, к демонам уборку.
Я не пытаюсь сесть. Хотя учителя говорили Юйлин, что для медитации нужно принять определенную позу, я буду медитировать лежа. Только вот медитировать умела Юйлин. А я? Глупость… Раз она часть меня, раз я уже бросалась искорками и даже упражнялась в каллиграфиии, используя ци вместо чернил, у меня все получится. Правда же? Проблема в том, что я не понимаю, что именно нужно сделать. Есть Юйлин, есть иномирянка… Это две души в одном теле или две жизни одной души? А я кто? Собственных воспоминаний у меня нет, все, что я знаю о мире, мой образ мыслей — все это от Юйлин и иномирянки. Но я не чувствую себя ни той ни другой. Я третья? Откуда я взялась?
Отрешаясь от действительности, я плавно погружаюсь в тишину собственного сознания.
Если я не понимаю, что делать, то, может, попытаться посмотреть в причину? Всего-то надо отступить назад, и…
Я понимаю, что меня-третьей еще вчера просто не существовало.
Ладно,
В результате получаюсь я.
И все, что мне нужно, это завершить слияние. И теперь я понимаю, как именно.
Я возьму лучшее от каждой из частей.
Нет, я возьму все!
Перед глазами две жизни как оборванные нити, и я их подхватываю, переплетаю между собой. Не торопясь, я делаю виток за витком. На ум приходит картинка двух змей, накрепко сплетенных телами и развернувших друг к другу морды. Почему именно такая ассоциация? По наитию я пропускаю через сплетенные нити ци.
В моих руках нити начинают сплавляться, а змеи из ассоциации вдруг становятся одним двухголовым организмом. Я продолжаю пропускать ци от начала нити, от моего рождения, по всей длине, и ци, достигнув конца нитей — занятно, обе, и иномирянка, и Юйлин, погибли юными, — вливается в меня, в область солнечного сплетения.
Постепенно ощущение расщепленности уходит.
Я сажусь, скрещиваю ноги и опускаю ладони на колени.
Какое-то время я просто играю с энергией — то концентрирую ци в самой нижней чакре, то отправляю поток наверх вдоль позвоночника, то закручиваю щекотным вихрем, то успокаиваю и позволяю силе равномерно растечься по всему телу.
В какой-то момент приходит ощущение, что достаточно.
Я медленно открываю глаза.
На дворе ничего не изменилось — мусор, запустение и драгоценные сундуки. Я обвожу пространство взглядом. Про какого призрака говорили крестьянки? Не понимаю, что могло их напугать. Хотя… постороннее присутствие ощущается.
Но не внутри, а снаружи.
Я наклоняю голову к правому плечу, к левому, с удовольствием тянусь и только после этого плавно встаю.
— Да мертвая она! Говорю вам! Призрак как разгневался, как набросился на госпожу заклинательницу, так она без сил и упала! Выпил он ее!
— Зайди да посмотри — госпожа заклинательница сидит живее всех живых!
— Ха! Сама иди! Хочешь, чтобы и меня призрак выпил?
Как мило.
Надеюсь, меня за нежить не посчитают?
— Какой призрак? — громко спрашиваю я, прежде чем появиться в проеме. Боюсь, иначе бы люди с криком разбежались.
Через дорогу в тени куста толпятся крестьянки, и среди них выделяется женщина в простой, но чистой одежде без дыр и заплат. Да и цвет платья хоть и темный, но все же отличается от крестьянских одежд насыщенностью и изысканным охряным оттенком. Служанка из поместья? Других вариантов у меня нет, хотя именно эту форму я не видела.
В едином порыве крестьянки отступают. Прятавшийся за одной из них малыш начинает громко плакать.
Служанка берет инициативу на себя и выступает вперед.