Злые песни Гийома дю Вентре

Харон Яков Евгеньевич

90. Шестое чувство

В шальной калейдоскоп фортуны-шлюхи Весь я не погружался ни на миг: Я видел все, я слышал, щупал, нюхал, Я пробовал от скуки на язык — Все вскользь… Увы, казалось: только снится Мирских делишек пестрый карнавал! Я лишь Свободы робкие зарницы Шестым чутьем угадывал, искал… Пять чувств оставил миру Аристотель. Прощупал мир я вдоль и поперек, И чувства все порастрепал в лохмотья — Свободы отыскать нигде не смог. Пять чувств кормил всю жизнь я до отвала, Шестое чувство — вечно голодало.

91. Бывшему

другу

Я был тебе как пилигриму — посох, Как бунтарю — оружие в бою: Припомни, как связал я жизнь свою С твоей, король-солдат, король-философ! Как спали вместе на земле сырой, Одним плащом истрепанным укрыты… А помнишь, как — с гитарой под полой — Мы пробирались к окнам Маргариты? Я был оруженосцем, другом, тенью… Теперь ты стал французским королем. Боюсь я, скучно будет нам вдвоем! Зачем тебе Гийом? Для развлеченья? Довольно! Льстить и врать, как сивый мерин, И быть твоим шутом — я не намерен.

92. Преждевременное ликование

Вчера нашли какого-то Гийома На Пре-о-Клер [39] — с пробитой головой. Привлечена столь радостной молвой, Сбежалась тьма соседей и знакомых. В харчевне «Лев» ему обмыли лоб, Останки всунули в камзол дырявый, Те Deum затянул кюре гнусаво — Поспешно в яму опустили гроб. Приятели охотно и задаром Непосвященным разъясняли с жаром: Покойник был тупица. И нахал. — Увы, друзья! Стрела промчалась мимо: Ваш дю Вентре — живой и невредимый. То тезка мой, трактирщик, дуба дал.

39

Пре-о-Клер — излюбленное место дуэлей в Париже.

93. Старая песня

Какой меня злосчастный гений гонит? Я вечно наступаю на мозоль Какой-нибудь почтеннейшей персоне, И очень часто это — мой король!.. Опять меня анафеме предали: Париж решил не кланяться со мной. Я вычеркнут из хроники баталий, Куда был прежде вписан, как герой. Меня бегут девчонки, как чумного, В харчевне выпить не дают в кредит, Анри мне отрубить башку грозит… Как хорошо, что все это не ново: И Карл меня чуть было не повесил, А я — все жив и, как ни странно, — весел!

94. Anno Domini MDC [40]

Часы бьют полночь… Через миг умрет Последний день шестнадцатого века. — Вина! Твое здоровье, время-лекарь! Что принесет нам Новый век и год? Настанет мир. Подешевеет соль. Жак перестанет в суп плевать соседу. Обещанную курицу к обеду, Расщедрясь, даст нам скупердяй-король. Придворным дамам скинут лет по двадцать. Дозволит Ватикан Земле вращаться, Наука вообще шагнет вперед. Меня за скептицизм накажут плетью, И много прочих радостей нас ждет. Все это будет!.. Но в каком столетье?

40

в год 1600

95. За что меня любили

Когда стоишь одной ногой в могиле, Ты вправе знать: за что тебя любили? Меня

любила мать за послушанье, За ловкость рук — учитель фехтованья, Феб-Аполлон — за стихотворный пыл. За томный взор меня любили прачки, Марго — за вкус, а судьи — за подачки. Народ за злой язык меня любил. Отец духовный — за грехов обилье, Раскаянье и слезы крокодильи. Агриппе нравилось, что я — чудак. Три короля подряд меня, как братья, Любили так, что чуть не сдох в объятьях. Лишь ты меня любила "просто так".

96. Что скажут обо мне

Век Валуа и Гизов тонет в Лете. Иного солнца вижу луч вдали! Простым бойцом на рубеже столетий Приветствую грядущий День Земли. Не суждено мне быть любимцем Музы, Не суждено Плеяды пить нектар. Иначе вспомнят обо мне французы, Чем о тебе, божественный Ронсар: — Он Аполлону не служил молебны И жертв не приносил земным богам. Он рвался в бой, Пегаса шпоря гневно, И злыми песнями разил врага. Короче: был солдат, а не поэт он. И на Олимп ворвался с пистолетом.

97. Прощай, Париж!

Прощай, Париж! Прощай, волшебный город, Фата-Моргана юности моей! Налей, Агриппа, кубки пополней, — Прощайте, Елисейские просторы! Войти в твой Пантеон — надеждой ложной Не льщу себя, любовь к тебе воспев. Мне б хоть, в сердцах друзей струну задев, В их памяти оставить след ничтожный… Я шел к тебе сквозь пламень испытаний. Ни в радостях, ни в боли, ни в страданье Не плакал я — нигде и никогда. Разлуки лед мне обжигает руки. Я не стыжусь бессильных слез разлуки — Прощай, Париж! Надолго. Навсегда.

98. Мое утешение

Я часто против совести грешил И многих был ничтожней и слабее. Но никогда не изменял себе я И никому не продавал души. Пускай враги льют желчь и поздний яд, Тупым копытом мой лягают труп; Пусть сплетничают нежные друзья, Что я был подл, труслив, завистлив, скуп… Кидайтесь! Плюйте бешеной слюной На гордый лавр, на мой надгробный креп [41] — С листа Истории ваш хриплый вой Стереть бессилен имя дю Вентре! Пусть что угодно обо мне твердят, Мне время — суд, стихи — мой адвокат.

41

Надгробный креп. — Во времена дю Вентре придворным цветом траура считался… лиловый.

99. Перед рассветом

Агриппе д'Обинье Мы жили зря. И так же зря умрем: Ни подвига — потомкам в назиданье, Ни мысли дерзкой. Нам ли оправданье — "Пророка нет в отечестве своем"? …На площади Цветов сожжен живьем Джордано Бруно — гордый светоч знанья, Ни подкупом, ни пыткой, ни страданьем Не сломленный: спор разрешен огнем! Но жалкие попы сожгли лишь тело. Бессмертна мысль, и Правда не сгорела! Для счастья и любви на этом свете Вновь зеленеют рощи и поля, Во славу разума, на радость детям, Попам назло — вращается Земля!