Злые песни Гийома дю Вентре

Харон Яков Евгеньевич

80. Въезд Генриха IV в Париж

Со всех церквей колокола гремят. Победный легион изображая, Идут солдаты по двенадцать в ряд: Наш доблестный король в Париж въезжает! Как дешев нынче стал триумф такой: «Король — католик! Отворяй ворота!» Черт с ними, с сотней тысяч гугенотов. Расставшихся в сраженьях с головой!.. Соборы. Башни. Скаты острых крыш… «Ты что, опять извлек перо, повеса?» — Да, государь: я воспеваю… мессу! …Цветы, Девчонки… Здравствуй, мой Париж! А из толпы кричат: «Пошла потеха! Соседи, прячьте жен — Анри приехал!»

81. Жертва

зависти

Прошли сраженья. Заживают раны… Увидев мой простреленный камзол И взгляды восхищенных парижанок, Агриппа был неимоверно зол. Но не теряться же! — Свою квартиру Он за ночь превратил в кромешный ад, Изрешетив парадный свой наряд Из пистолета — чуть ли не мортиры,— И в зеркало скосил пытливый глаз. А льстивое стекло солгало враз: — Какое мужество! Какая сила! …Мы вечером нахохотались всласть, Когда Марго участливо спросила: — Неужто… моль в Париже завелась?

82. Впервые на коленях

Вентре угрюм — как пьяный гугенот, Нечаянно попавший в лапы Гизу. Подумать только: он вина не пьет! Он о сонетах позабыл, маркиза! Пугаются сорбоннские врачи: Он бредит наяву, он тощ, как призрак… Его болезнь сумеет излечить Один бальзам: ваш поцелуй, маркиза! О, сжальтесь! Жизнь его — на волоске. Все чаще повторяет он в тоске: «Любовь и смерть — нет лучшего девиза!» Еще неделя, и Гийом погиб: Не смерть страшна, а Фор-л'Эвек [34] (долги!) Его спасет лишь ваше «Да!», маркиза!

34

Фор л'Эвек — долговая тюрьма в Париже.

83. Рассуждения слуги

У всякого свои предубежденья! Вас злит лорнет, месье, иных — сабо, А, скажем, господина моего — Все, что к рогам имеет отношенье. На днях он выбил изобилья рог Из рук фарфоровой богини счастья. Над Зодиаком, к счастью, он не властен — А то бы сбил созвездье Козерог! Шарахается прочь рогатый скот, Когда навстречу стаду он идет, И прячет свой рожок пастух, бледнея… Месье, кладите шляпу на кровать: Рога в передней велено убрать. Ох, мне уж эти узы Гименея!

84. Судьба одного памятника

Задорным кружевом гасконских рифм Всю исписав, что под рукой, бумагу, Всё, что положено, до дна допив, Зевну от скуки — и в могилу лягу. Всплакнувши над «собратом» для приличья, На крест перо и шпагу водрузя, Сам д'Обинье споет дискантом бычьим Горячий дифирамб — своим друзьям. Затем, оповестив страну и двор, Среди поклонников устроит сбор На памятник любимому поэту. Но монументу бить не суждено: Проект Агриппа спрячет под сукно И — без меня, увы! — пропьет монету.

85. День св. Генриха

От залпов пушечных дрожит земля. Кричат герольды в переулках грязных — Сегодня именины короля! Всех парижан зовет Анри на праздник! Огромные столы на площадях Трещат, заваленные снедью разной. Быков и куриц жарят на кострах — Бесплатный аромат прохожих дразнит. И для поэтов жаркая пора: Потея над цветистым мадригалом, Малерб изгрыз сто двадцать два пера. И я блеснул бы, да таланту мало: Кормить

Пегаса нечем стало мне. Овес-то, сами знаете, — в цене!

86. Критикам Агриппы

Кто право дал над Гением глумиться Тупому попугаю и свинье? Как смеете, чернильные мокрицы, Ругать при мне Агриппу д'Обинье? Из всех поэтов — д'Обинье поэт! В его руках воскресла древних лира. Его стихам — взлетать над клеткой мира, Ломая крыльями преграды лет! А вам — клевать навоз вороньим клювом. Мне одному бранить его дано, Ему — меня. Другим — запрещено! Прочь руки от Агриппы, говорю вам! Quod licet Jovi, это значит — нам, Non licet bovi — вам, слепым ослам! [35]

35

Что дозволено Юпитеру… то не дозволено быку (лат.).

87. Под знаком Кадуцея [36]

Мир начался с торговли: дед Адам За яблоко расстался с райским садом. Христос был продан выгодней куда — За тридцать серебром, с доставкой на дом. С тех пор торгуют все по мере сил: Попы, юристы, сводники, маркизы… А Клеопатре головой платил За ночь любовник — вот дороговизна! С Наваррским закупили как-то мы Париж, Марго и десять лет тюрьмы — Всего лишь за обедню — просто чудо! …А в наши дни потерян всякий стыд: За тридцать су всю Францию сулит Испанцам некий Генрих Гиз, иуда!

36

Кадуцей — жезл глашатая, парламентария и торгового посла у древних греков и римлян. Здесь подразумевается лишь последнее его назначение.

88. В таверне

Агриппе д'Обинье Хозяйка раскраснелась у огня. Гасконец тощий, отрезвев от злости (Он проиграл и плащ, и шпагу в кости), Кричит: "До нитки обобрал меня!" Трудясь над жирным крылышком индюшки, Вздыхает, пОтом исходя, монах: "Святой Мартин! Опять ни капли в кружке! Sic transit… Эй, хозяюшка, — вина!" Жонглер бродячий бьет мартышку спьяна. О чем-то врет раскрывшим рот крестьянам Ландскнехт в камзоле четырех мастей… [37] Так жизнь течет. Все словно ждут свершенья — По воле рока, по вождей веленью, По прихоти игральных ли костей…

37

…в камзоле четырех мастей. — Наемные солдаты (ландскнехты) носили одежду цвета знамени своего господина. Если наемник служил двум и более вассалам одновременно, его платье нередко отличалось разноцветными рукавами, штанами и т. п.

89. De profundis [38]

Свожу концы с концами еле-еле: Залез в долги я по уши опять. Пришли взаймы мне хоть пистолей пять До пятницы на будущей неделе! Я с воскресенья безнадежно пуст, И кошелек мой тем же самым болен. Пришли взаймы хотя бы пять пистолей, Коль есть в тебе хоть капля добрых чувств! Жениться с горя? — Лучше лечь в могилу! Пришли мне хоть пистолей пять взаймы! Фортуна-потаскушка изменила — Я просто чудом избежал тюрьмы… Что делать мне? — Схватить перо осталось И написать тебе: читай с начала!

38

«Из глубины…» (лат.) — начальные слова заупокойной молитвы.