Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его
Шрифт:
У кузнеца так сильно и сладко заныло внизу живота от воспоминания о вдовице, что пришлось даже присесть перед плотниками, деловито сбивающими последние доски.
— Е-еду-ут! — Заорал смотровой мальчишка с воротной башенки. — Выехали из леса!
Один из плотников, бородатый артельщик, мигом забрался на ворота, приложил ладонь козырьком, посмотрел в сторону леса, обернулся во двор, замахал руками:
— Принимай верёвки, мужики!
— Кидай! — засуетился кузнец и с облегчением отвлёкся от мыслей о вдовице. — Лопух, Весельчак — вяжите!
Мужики приняли
— Тяни! И-и-и-и р-р-ра-а-аз! И-и-и-и р-р-ра-а-аз! Тяни, мужики, веселей!
Помост, упёртый одной стороной в ворота, начал медленно подниматься, закрывая проём. Мужики взмокли, верёвки выскальзывали из вспотевших рук, но щит уже проскочил первую треть подъёма, тянуть стало легче. Наконец, встал, артельщик ловко закрепил верхушку, отвязал верёвки. Ещё раз глянул на приближающуюся дружину, скинул блоки:
— Принимай, мужики! Наводите порядок, да смотрите, чтобы ни щепки не осталось!
Народ, с интересом наблюдающий за приготовлениями к приёму, кинулся на площадь собирать мелкий мусор. Время от времени кто-нибудь опасливо поглядывал на Щит в три человеческих роста высотой, но артельщик успокаивал их жестами и окриками. Не боись, не грохнется до времени.
***
Мечислав и Твердимир конным шагом неспешно приближались к Кряжичу. Оба широкоплечие, коренастые — со спины перепутаешь, ехали на тяжёлых, переваливающихся, словно откормленные утки, широконогих конях. С лица отличить братьев проще: Твердимир, видно, не так любит сечу и свежий воздух, лицо обгорелое, не привыкшее к солнцу и ветрам, сам грузнее, хоть и моложе на год. Волос золотой, холёный, кудри не выгоревшие и свободные, не привыкшие к шелому. Сразу видно — в походах спит в шатре, в городах предпочитает тенистые помещения тренировочным дворам. Впрочем, когда братья составляют планы сражений, Мечислав прислушивается к его советам да уловкам.
Дружина взобралась на пригорок, тяжёлые, дубовые врата начали медленно раскрываться. Воины смешались, увидев, что за воротами проход перекрывает огромный сосновый щит. Эту шутку придумал Мечислав и, передав гонцу, никого из своих не предупредил.
Процессия остановилась. Кряжич, огороженный частоколом из дубовых брёвен, светился, отражая свет, только перешедшего в зенит, солнца. Пыль, поднятая Малой Дружиной, постепенно оседала, давая насладиться видом стоящего на холме града.
Воевода Тихомир, поперёк себя шире, седой с длинными усами чуть не до плеч, по лошадиному фыркнул, глубоко вздохнул, от чего звенья кольчуги если не затрещали, так точно выгнулись, стали овальными. Глубокий, густой голос раздался, будто из стоведёрной бочки:
— Ну, князь! Побил Четвертака, выгнал в шею, отомстил за
Выражение детской радости застыло на лице двадцатилетнего князя. В небесно-голубых глазах играют зайчики, глупая улыбка не сходит лица. Лишь солнце играет в молодецких усах. Мечислав на миг стрельнул в сторону брата, тоже по-детски счастливого, словно ему подарили, наконец, деревянного коня, отняв у соседского мальчишки.
— Что скажешь, брат? К этому мы десять лет через кровь и огонь шли, мечтая, как окажемся, наконец, перед воротами Кряжича! Вот он — конец пути! Теперь только сидеть да пользовать к своей потехе! Всё?
— Видно — всё, братец! — ответил Твердимир звонким, мужественным голосом. Голоса братьев — погодков легко путал всякий, кто слышал их впервые. Лишь пообщавшись, начинал различать — у младшего промелькивали капризные нотки.
— Волхв! Что говорит тебе чутьё? Конец пути?
Волхв, черноволосый, по-раджински смуглый, старше братьев, но выглядит моложе — гладко выбрит. В длинном холщёвом балахоне с разрезами по бокам, да простых штанах, кашлянул, прикрыв рот кулаком, тряхнул головой, ухмыльнулся:
— Помирать собрался, Тверд? Предрекаю: ждёт вас длинный жизненный путь, полный геройства и предательств, подвигов и новых знаний. А, что пришли к мечте, так то — не беда. В наше время мечты на дороге валяются, успевай подбирать.
— Эх, любишь ты так сказать, чтобы и успокоить, и дать надежду на будущие битвы, — расхохотался Мечислав. — Одно слово — волхв. В тумане так и вижу звон мечей и грохот стали.
Твердимир, хохотнул:
— Почему именно битв? Знаешь, сколько сил на управление хозяйством уйдёт? Тебе это не интересно, а я скажу: не меньше, чем на ратные труды.
— Полно-полно, боярин. Люди ждут. Идём?
— Может, ты сам? Твоя победа, твоя и честь. Не люблю я эти лобызания.
— Ну, нет, братец! Я у тебя полпобеды не отниму. Если бы не твой манёвр с копейщиками, не победили такой малой ценой. Так что… поехали вместе.
Отделились от Малой Дружины и в полной тишине приблизились к перекидному мосту через ров. Из-за защитных зубьев на стенах виднелись кончики чёрных шеломов. Ясное дело — Змеева сотня, вместе с войсками Кордонеца взяла на себя охрану товаров, а заодно и города. Ладно, пусть. Братья спешились, и, в ногу цокая подковками каблуков, подошли к щиту. Сверху послышалось шебуршание, шёпоток:
— Подошли, приготовься…
Мечислав подмигнул Твердимиру, протянул правую руку, коснулся грубо ошкуренной сосновой доски. Брат тоже поднял было руку, но коснуться щита не успел — тот начал заваливаться. Сначала медленно, неохотно, потом всё быстрее, наконец, с грохотом завалился, проехал шага три, подняв пыль на весь внутренний двор.
— Слава! — Рявкнула толпа стоящих на стенах мужичков. Змеева сотня молчала. Остальной, стоявший на площади люд, закашлявшись, пытался изобразить счастливые лица. И то верно — горожане простили погодкам столь малую шалость, учитывая, что те обещали не грабить-жечь родной город.