Змеиные боги

Мягчило Лизавета

Старуха долго хромала к широкой поляне посреди леса, делала частые остановки и старательно терла натруженную, согнутую временем спину. Пока они не вышли к настоящему лугу, усыпанному цветущим прострелом. Катя опустила огромные корзины и разогнулась, принимая у бабки скрученный моток грязных алых лент.

«Ты, девка, дорогу обратно найдешь? Ну и хорошо. Корзины аккуратно при, не растеряй по дороге. Я вас, молодежь знаю. Да смотри, чтоб сон трава лепесток к лепестку лежала, не филонь. Я слово своё сдержу, до моровой избушки дорогу покажу, она как раз недалеко, за пригорком.»

Старушка какое-то время постояла рядом, внимательно

глядя на её работу. А когда убедилась, что Смоль работает как положено, удовлетворенно причмокнула сморщенными тонкими губами и захромала в обратный путь.

Катя осталась одна, опустилась на поджатые ноги на землю. Скоро наступят майские дни, и будто готовясь к ним, холодная дождливая погода переменилась – защебетали на каждой ветке птицы, ожили юркие и мерзкие насекомые, первые сумасшедшие бабочки расправили крылья. Некоторые порхали и сейчас, присаживались на нежные лепестки цветов и вновь взлетали, кружились в танце.

А она исправно рвала и вязала, складывала в лукошко. прикрывала небесно-голубой тряпицей. Мысли были далеко.

В тот день их возвращение с болот было героическим и изрядно затянувшимся. Медленно, гораздо медленнее, чем шли вдохновленные путешественники вперед. Холод кусал пальцы ног даже через теплые носки, перерывы становились всё длиннее, а юмор Елизарова мрачнее. Когда он первый раз покачнулся, ругаясь через плотно стиснутые зубы, Смоль не выдержала – со спором и боем, но слезла со спины, пошла сзади. Ноги подгибались, ступали на что-то острое и колкое, носки отсырели сразу, а сумрак опускался на болото. Подгонял, заставлял делать ошибки, они падали на колени.

Вернулись за полночь, дорогу им освещала лишь луна. Уже на подходе к болотам услышали визгливый голос Гавриловой, зовущей Павла. И тогда ей подумалось, что несносная девчонка всё-таки любит Одоевского куда больше денег. Зареванная, с потекшей тушью и широким дрожащим ртом. В лунном свете она напоминала неказистую огромную жабу – зеленый спортивный костюм сочно дополнял образ. Надя ломанулась бы к ним по топи, но Бестужев схватил её за руки.

Когда они выбрались, Смоль с отвращением отбросила шест, едва не упала. Подхватил Саша. Обдал хриплым горячим дыханием ухо и взял её на руки. Злые колючие глаза блестели в темноте, делали его образ чужим. В противовес взгляду, он зарылся носом в мокрые, пропахшие тиной волосы и быстро зашагал к дому.

По дороге тихо переговаривался с Вячеславом, тот рассказывал о падении Смоль в бочаг и о кадрах, о предложении раскопать один из курганов и сделать по-настоящему зловещие фотографии. Бестужев не поддержал, молча слушал, лишь пальцы на её коже сжались сильнее, когда услышал о бочаге и исчезнувшем спасителе.

Опуская её в бане, потянулся было к свитеру, но затем отдернул руки и широким шагом направился прочь, громко хлопнув дверью.

Катя долго тряслась в парилке, пытаясь прогреть замерзшие кости. Каким же было её удивление, когда вместо отложенного грязного свитера Щека на лавке в предбаннике она нашла собственную одежду. При этом ребята клялись, что мокрую они не забирали. Колготки и носки сиротливо ютились у скамейки, а свитера не было. На его месте, словно издевку, она нашла пару прелых осиновых листьев и сочла это очередной глупой шуткой Гавриловой.

Первое лукошко очень быстро заполнилось, она бережно накинула сверху тряпку и перевязала резинкой края – нести несколько корзин сразу, не растеряв содержимого так будет проще. Смоль

потянулась ко второй корзине, когда тело её подвело. То, что ноги затекли она не почувствовала сразу, онемение ударило по бедрам, когда Катя выпрямила ноги. Пытаясь подавить жалобный стон, она принялась растирать кожу. Стало хуже, злые иглы кровожадно вцепилась в мясо, и она сдалась, плашмя упала на землю, смеясь в прижатые ко рту ладони. Это чувство было невыносимо мучительным, его было вынести куда сложнее, чем ноющую боль от удара. Если закрыть глаза, точно покажется, что в ноги ядовитыми зубами вцепились маленькие монстры. И рвут, рвут, рвут.

Сладковатый запах растений пьянил, лучи солнца били прямо в глаза, в раскинутые по земле волосы ловко поползли муравьи. Позже, на подходе к избе она наверняка пожалеет об этих минутах – застудит спину на холодной земле, начнет ощущать невидимые лапки клещей, шныряющих по одежде и коже.

Неожиданно тень заслонила солнце, и она сокрушенно выдохнула:

– Я немножко отдохну и буду дальше работать, бабушка Софья, не обязательно сюда наведываться.

Тень превратилась в силуэт, нависающий сверху. Из-за долгого взгляда на солнце она никак не могла разобрать на контрасте. В легкие уже врывался знакомый запах листвы и дождя, по-девичьи длинная коса чирикнула по скуле кончиком хвостика, заставляя потереть пострадавшее от щекотки место. Память признала его раньше, чем глаза смогли разглядеть:

– Щек.

Карие глаза встретились с насмешливыми светло-ореховыми. Здесь, на солнечной поляне они казались почти желтыми. Как у кота, облюбовавшего их временное жилье. Как у волшебного дракона, стерегущего в горах сокровища.

Он сел не просто близко – ворвался в её личное пространство, заставляя алеть щёки. Сильные руки уперлись по обе стороны от её головы, бедро касалось вытянутой ноги, делая мурашки ещё болезненнее. Онемение не отпускало. И это вызвало всплеск обреченного веселья, она засмеялась, прикрывая алеющее лицо ладонями и отворачивая голову.

Он засмеялся, бархатно, мягко. Этой мягкости в его голосе в прошлую встречу она не слышала.

– Такой реакции на своё присутствие я ещё никогда не видел. Не очень приятно.

– Боже мой, прости. Дело не в тебе, у меня ноги сейчас отвалятся. – Он забавно приподнял брови, заставляя пояснить. – Они замлели.

– Это тебя оправдывает. – Удовлетворенный ответом, он отстраняется, а ей становится легче дышать. Смоль почти приподнялась, когда его рука обхватила лодыжку, аккуратно снимая кроссовок, он начал массировать. – Сначала ты ныряешь в бочаги посреди болота, потом ты сидишь на цветочных полянах. Ты не перестаешь меня поражать многогранностью, девочка Катя.

Монстры немилосердно терзали ногу под его руками, она глухо застонала и заерзала, упала обратно в траву. Зубы сжались на рукаве кофты, и она прикрыла глаза. Мужские пальцы массировали ступню, медленно поднимались выше. Его движения были уверены и лишены скованности, будто это в порядке вещей, так врываться в чужое пространство и кроить его под себя. Самое страшное – она не была против. Ни когда едва теплые пальцы коснулись коленки, ни когда они поползли по бедру. Он остановился за мгновение до того, как она напряглась. Будто кожей почуял установленную границу. Дразняще скользнул по наружной стороне бедра, потянулся ко второй ноге. Стало легче. По крайней мере одна из двух могла сгибаться и не выбивала из неё жалобные стоны боли.