Золотая кровь
Шрифт:
– Хорошая и плохая? — саркастично спросил Виго.
– Ну… скорее плохая и очень плохая. С какой начинать?
– Э-э-э-м, тогда с любой.
– Тогда начну с плохой. Я побывал в шляпном салоне и показал там коробку, в которой принесли змею. Коробку хозяйка узнала и сказала, что не так давно продала в ней, э-э–э, «прелестную шляпку с незабудками для сеньориты Изабель де Агилар», – на последних словах сыщик сделал особенный акцент.
– Изабель?! — удивился Виго.
– Изабель. И вот скажи, у твоих сестёр нет между собой вражды? — спросил Морис, перевернув карандаш и приготовившись делать заметки.
–
– Ревность? Кавалеры? Очередность замужества? Приданое? Есть какие-нибудь очевидные причины, по которым сеньорита Изабель захотела бы извести сестру? Ну, или смертельно напугать? Я допускаю, что сеньорита Изабель могла не знать, насколько змея опасна на самом деле.
– Морис, послушай, я, конечно, помню твоё: «Подозревать нужно всех», но Изабель? У меня в голове не укладывается!
– Знаешь, что чаще всего говорят соседи убийцы, после того, как узнают, кем был примерный семьянин из дома напротив? «Кто бы мог подумать, такой милый молодой человек!», – язвительно передразнил Морис воображаемого свидетеля. – Именно милые люди и примерные мужья иной раз убивают с особой жестокостью. К женщинам это тоже относится. Так что за ширмой милого личика может скрываться всё, что угодно. А отсюда вывод, что, может быть, эта змея никак и не связана со всем остальным, что происходит вокруг вашей семьи. Может, это просто сестринская месть, которую она хотела замаскировать под общий хаос в доме? Вдруг подумают, что это эйфайры, и ей всё сойдёт с рук?
– Но ты сам подумай, кто-то должен был где-то взять эту змею, принести сюда, придумать хитрость со шляпной коробкой! Неужели ты думаешь, что это могла быть Изабель? — Виго покачал головой. – Даже если вдруг у неё есть какие-то разногласия с Оливией, для неё это уж слишком сложный план. Ей должны были помогать какие-то люди. Нет, Морис, объективно посуди — Изабель, хоть уже и не ребёнок, но и не исчадье Бездны, способное на такое продуманное коварство!
– А кто может рассказать подробно об отношениях сестёр? — спросил Морис, приложив к подбородку кончик карандаша.
– На этот счёт можно поговорить с донной Эстер, – ответил Виго. — Она безгрешна и всем довольна, и ей нет смысла что-то скрывать. Хотя, и её тоже надо подозревать, верно?
– Верно, – усмехнулся Морис. — Но я с ней обязательно поговорю.
Он быстро сделал запись в свой блокнот.
– Может, ты и прав, – добавил Морис, – Может, Изабель и не при чём. Но тогда очевидно, что здесь замешана одна из служанок, которая имеет доступ в комнаты обеих сестёр. И которая могла взять ключи. Тебе нужно самому поговорить с Изабель, мне она вряд ли станет что-то рассказывать.
– Хорошо. Я поговорю с ней. Святая Маргарита! Это какой-то круг безумия, – Виго потёр рукой лоб, ощущая, как головная боль усиливается и становится тошнотворной.
– А мы вроде собирались в банк и в полицию? — спросил Морис, глядя, как коляска въезжает в ворота Вилла Бланко.
– Нет, пожалуй, на сегодня хватит общественных мест, и полицией я сыт по горло, – ответил Виго устало. — Меня чуть не убили, ты забыл? Мне нужен ром, кофе и немного тишины, чтобы понять, что делать дальше.
Новость о покушении уже долетела и в особняк. И Виго отказался от обеда, лишь бы не слушать кудахтанья донны Виолетты и донны Эстер за столом и не видеть сочувствующие взгляды прислуги. Он велел принести
Разговор с Изабель он оставил на вечер в надежде на то, что страсти улягутся, потому что обстановка в доме только накалялась. Приехали Джулиан и дон Диего, и откуда-то с галереи в открытое окно доносился надтреснутый голос дяди, проклинавший эйфайров на чём свет стоит с такой горячностью, будто он забыл, что уже не в сенате.
Головная боль превратилась в мучительную огненную иглу, пронзавшую глаз, и Виго занавесил окна портьерами, чтобы солнечный свет не раздражал, зажёг горелку и стал нагревать на ней серебряную ложку. Прикладывание её к виску ненадолго облегчало боль. Старый способ, который помогал ему хоть как-то работать. А на ночь он выпьет лауданум, и, возможно, сможет поспать.
Его раздражали люди, их суета, и эта беготня, и участливые взгляды, которыми на него смотрели все домочадцы и слуги, они шептались за его спиной, и это дико бесило. Все вели себя так, будто нападение у сената сегодня поставило на нём чумную печать. И почему-то вдруг подумалось: зря он отпустил Эмерта. Вот его присутствие сейчас было бы очень кстати. Как будто в этом хаосе, что творился вокруг, его помощник был каким-то якорем, который удерживает лодку, не давая ей разбиться о скалы.
И что-то тёплое появилось внутри, едва он подумал об этом. Странное, приятное чувство…
Морис вернулся, увидел Виго, сидящего в сумраке с ложкой, приложенной ко лбу, и спросил:
– Может, продолжим завтра?
– До завтра меня могут уже и убить, – ответил Виго саркастично. — Морис, хоть ты не смотри на меня с этим дурацким сочувствием! Сейчас мы должны как можно скорее во всём разобраться. Я могу слушать, только громко не говори. Так что там за очень плохая новость? Их же было две.
Морис оттащил от стены небольшую тумбочку, освободив пространство, и, вооружившись булавками и листочками, принялся развешивать на ней всё то, что уже никак не вмещалось в его изрядно распухшую папку.
– Так, хорошо. Я буду краток. Вот смотри, хефе, что ещё мне удалось узнать, и выстроить следующую логическую цепочку.
Он быстро приколол две бумажки. На одной написал «Дон Алехандро», на другой «Сеньорита Оливия» и ниже имени Оливии приколол бумажку с рисунком змеи, аляповато нарисованный букет цветов и письма.
– Я успел заглянуть к сеньоре Паломе в цветочный салон и показал портрет нашего «художника» с напомаженными волосами, который приходил к дону Алехандро перед его приступом. Будем пока звать его «художником», чтобы не запутаться, кто есть кто.
Морис приколол на стену портрет, который нарисовал Доменик со слов сеньориты Оливии, прямо под надписью «Дон Алехандро» и, обернувшись к Виго, продолжил:
– Сеньора Палома сказала, что это не он приходил к ней за корзиной хризантем для сеньориты Оливии. То есть, и это очень плохая новость, у нас есть целых два человека. Один приходил к твоему отцу перед тем, как у него случился приступ. Он оставил эту карточку с глазом и лучами, – Морис приколол её пониже портрета, – и он выходец из квартала каджунов где-то там, в Нижнем городе, судя по его причёске и помаде на волосах. Этот человек, скажем так, враг твоего отца и наш первый подозреваемый.