Золотая кровь
Шрифт:
Но что именно его тревожит, Виго понять не мог.
Глава 31. Иные причины и иные способы…
Изабель играла на фортепиано в музыкальной гостиной в той части дома, которую когда-то занимала их мать. Было уже темно, и лишь один маленький ночник горел на подставке позади инструмента, но восходящая луна разбавила сумерки мягкой серой жемчужностью.
Сквозь большие распахнутые двери из сада тянуло прохладой, свежестью и тонким ароматом ночного жасмина. Изабель сидела, склонив голову, медленно перебирая клавиши пальцами,
Он прислонился плечом к арке и стоял так недвижимо, боясь разрушить очарование момента, слушая и пытаясь понять, что за тоску вкладывает в эту мелодию Изабель. И лишь когда она закончила, позволил себе пошевелиться. Сестра вздрогнула и обернулась.
– Извини, я тебя напугал, – произнёс он, подходя и опускаясь на высокий стул, стоявший у переносного пюпитра.
– Да ничего, – Изабель тряхнула кудрями и улыбнулась.
У неё были голубые глаза и светлая кожа матери. И даже волосам досталось немного её медового блеска, они были каштановыми и чуть вьющимися, совсем не похожими на смоляные локоны брата.
И, глядя на её милое личико, Виго подумал, что Морис на самом деле был неправ. Ну не может это ангельское создание вынашивать планы мести сестре и подбрасывать змей. Он это чувствовал, а чутьё ему никогда не врало.
Но… проверить всё же стоило. Чтобы уж точно исключить этот вариант.
– Ты играла так грустно, – произнёс Виго, переворачивая нотные листы и не зная, как подступиться к вопросам о шляпной коробке.
– Я думала о маме, – пожала плечами Изабель и добавила со вздохом: — Я скучаю по ней. Она любила эту мелодию. И эту комнату.
Виго посмотрел на сестру.
Изабель тогда была совсем маленькой…
– Я тоже скучаю, – ответил он. — Ты часто здесь играешь?
– Иногда, когда мне грустно.
– И сейчас тебе грустно? Почему?
– Всё в нашем доме рушится, – снова вздохнула Изабель, посмотрела на Виго и неожиданно произнесла, — Ты можешь взять меня с собой на север?
– На север? Во Фружен? — удивился Виго. — Ты хочешь уехать из Акадии?
– Да. Я бы уехала отсюда куда-нибудь… подальше, – ответила Изабель, и последнее слово прозвучало как-то слишком твёрдо.
– Почему?
– Этот город проклят, – произнесла она внезапно, на этот раз без всякой мягкости в голосе. — И скоро здесь случится что-то страшное.
– Ты о чём? — спросил Виго, ощущая в словах Изабель не просто девичью причуду, а настоящий страх, и добавил мягко: — Не бойся. Мне ты можешь рассказать. Обещаю: никто не узнает.
Изабель оглянулась на дверь, потом на окно и произнесла тихо:
– Мне снятся страшные сны.
– Какие сны?
– Они всё время разные, и… я не могу их описать. Но я чувствую: должно случиться что-то страшное, – произнесла Изабель, понизив голос почти до шёпота, – А ещё… иногда я вижу в этом доме призраков, как будто по нему бродят чёрные тени. Иногда они приходят ко мне в комнату и наблюдают за мной, пока я сплю. Поэтому я часто ухожу сюда. Здесь их нет. Мне кажется, в этой комнате как
Она указала рукой на стену напротив, и Виго обернулся. И хотя ночник светил слабо, но он и так их разглядел, потому что знал, что это они. Картины матери висели здесь повсюду. Наверное, их развесила экономка, или, может быть, мейстер Фернандо на свой вкус, потому что не было в них симметрии. А отец живопись не любил и в эту часть особняка почти не заходил. Он бы выбросил всё это, если бы не Оливия. Это она настояла на том, чтобы всё здесь осталось точно так же, как и при жизни донны Мелинды. И даже дон Алехандро отступил, видя ярость своей дочери, которая бросилась на защиту этих покоев.
Почти на всех картинах мать запечатлела природу: море или горы, скалы, ветер, прибой, солнечный свет, пробивающийся сквозь ветви деревьев. Она была очень талантлива. От этих картин, и правда, веяло каким-то спокойствием и теплом, они умиротворяли, как и руки донны Мелинды. Виго ярче всего помнил моменты, когда она была именно здесь, в этой части дома. Как она стояла с мольбертом и кистью, в длинном фартуке, испачканном краской, и её волосы, которые золотило солнце, и щебет птиц, доносящийся из сада…
В такие моменты она выглядела счастливой, и от неё будто исходили волны тепла и спокойствия, как сейчас от её картин. Но когда она спускалась в общую гостиную, когда сидела за обеденным столом рядом с отцом, всё это исчезало, превращая её в бледную тень той женщины, что творила здесь волшебство своей кистью.
Память — странная штука, она стирает всё плохое, как вода надписи на песке, и шлифует воспоминания, как камни, до полированной гладкости, оставляя только те из них, в которых отражаются счастливые моменты прошлого.
— Ты, верно, думаешь, что я сумасшедшая или маленькая дурочка… Но спроси Оливию, она тоже часто сидит здесь, как думаешь, почему?
— Нет, Изи, я не думаю, что ты сумасшедшая, — остановил Виго её попытку оправдаться, повернулся и спросил серьёзно: — Скажи, а эти призраки, которых ты видишь, на что они похожи? Как они выглядят?
Изабель взглянула ему в глаза и пару секунд пыталась понять, не шутит ли он. Но увидев, что он серьёзен, произнесла тихо, стиснув пальцы:
– Они похожи на клубок чёрного тумана. И иногда они будто пытаются принять облик какого-то зверя. Вот, – она показала ему запястье, на котором была завязана толстая красная нить с несколькими бусинами и узелками, – мне дала Делисия. Она сказала, что это от злых духов.
– И ты перестала их видеть, после того, как надела это? — спросил Виго, глядя на красную нить.
Изабель покачала головой, а потом ответила:
– Сначала да, они как будто пропали. Но теперь они снова возвращаются. И от них в голове всякие мысли… плохие мысли. Я не знаю, как объяснить, как будто они нашёптывают тебе что-то, толкают тебя в пропасть или предсказывают плохое. И от них так муторно на душе, поэтому я и ухожу сюда. Ты мне веришь?
– Верю, Изи. Верю… Знаешь, я тоже их видел… Не их. Его. Один раз. Чёрный клубок тумана, – ответил Виго, задумчиво глядя в окно. — Ты говорила об этом отцу?