Золотая змея. Голодные собаки
Шрифт:
Святой девой может Хулиан поклясться: тогда он еще не был вором. Ему приходилось драться на ножах, и чужая кровь текла по его рукам, но вором он не был. Только потом, когда его стали преследовать, ему пришлось воровать, чтобы выжить.
Как-то Блас явился к нему — в то время он жил у Мартина. «Знаешь, я удрал от полицейских. Они пришли за тобой, а схватили меня. Скажи-ка, мол, собака, где твой брат? А что я мог сказать? Я не знал. Всего исполосовали. „Говори, скотина“. Бьют и бьют. Только ночью удрал, — они перепились и заснули, вылакали всю чичу, которую мать приготовила к празднику. Искал я тебя, искал, пока Венансио не надоумил. Вот я и пришел. Останусь с тобой. Если вернусь — меня арестуют. Говорят, что я тоже воровал скот». Вот так пришел к нему Блас.
Внезапно Тощий залаял и рванулся во тьму, за ним побежал Дружок. И вовремя: еще мгновение, и их бы схватили. Преследователи открыли огонь; блеснули вспышки выстрелов. Братья вскочили на коней, а за спиной у них гремела и сверкала ночь. Какая-то раненая корова прерывисто и тихо мычала от боли. Другие в полном смятении мчались кто куда. Братья выбирали самые малодоступные крутые тропы, чтобы враги поскорей отстали, и изредка стреляли во тьму. Собаки снова бежали рядом. Всадники опустили поводья и пришпорили лошадей. Много часов копыта разрывали черную пелену ночи. Наконец засиял рассвет, и прекратилась бешеная гонка. Вокруг никого не было.
— Это Ужак.
— Не иначе, как он.
— Скотина! Ну, ничего, придет его день…
Нужно сказать, что борьба между Селедонами и Ужаком, полицейским лейтенантом, завязалась давно и с тех пор не ослабевала.
Как-то раз Ужак добрался до самого Ущелья. Он подкрался ночью. Лай Тощего и Дружка разбудил братьев, и они укрылись в расщелине. Лейтенант ждал утра, чтобы лучше осмотреться, но углубиться в лес не посмел. Сидевшие в засаде чоло легко справились бы там и с ним, и с его людьми. А тут еще какие-то два человека открыли по ним огонь с утесов, сзади. Один из них был Венансио Сантос, он жил высоко в горах и услышал эхо выстрелов, раздававшихся в Ущелье. Он был заодно с братьями, которые успели, убегая, выстрелить раз-другой. Ужаку пришлось вернуться восвояси под покровом ночи. Не надо думать, что ему удалось обмануть Венансио и его товарища. Они дали ему уйти, потому что хотели спасти друзей. Но Хулиан скоро отомстил за свое вынужденное бегство. Как-то средь бела дня он въехал в главный город провинции и пропустил стаканчик в лавке дона Мамерто, как раз напротив префектуры, где размещался и полицейский участок. Он вышел из лавки, — ошеломленный дон Мамерто совсем лишился языка, — спокойно сел на лошадь, пустил четыре пули в стену префектуры и ускакал. Когда Ужак и его ищейки выскочили, паля из карабинов, Хулиан был далеко; во всяком случае, попасть в него не удалось. Выстрелы только помогали ему. В народе не любили лейтенанта, никто и слышать не хотел, что его застали врасплох и что рядом не было лошади — все смеялись: вот, мол, опростоволосился. Тогда Ужак поклялся расправиться с Селедонами и постоянно преследовал их. Он договорился с хозяевами усадьб и разослал своих лазутчиков по всем дорогам и пастбищам. Однако толку было мало. Ночь, страх и звонкая монета — хорошие помощники.
Незачем и говорить, что и Тощий побывал в главном городе провинции. Пес бежал за Хулианом под грохот залпов и свист пуль — он уже не боялся их, хотя когда-то, в первый раз, страшно испугался стрельбы. Было это, когда Хулиан нос к носу столкнулся с одним из служащих поместья Льята, который слыл храбрецом. Узнав друг друга, оба разом открыли огонь, а Тощий, испугавшись грохота, пустился наутек. Но скоро все стихло; он услышал голос хозяина и поплелся к нему, пристыженно поджав хвост. Хулиан подвел его к тому, другому. Тот был холодный, весь в крови и лежал тихо. У Хулиана из раны повыше локтя тоже текла кровь. Чтобы перевязать рану, он разорвал рубаху своего врага. Потом взял у него винчестер, вскочил в седло и поехал рысью. Рука у него была на перевязи. Тощий бежал за ним и все слышал выстрелы, видел кровь, и ему казалось, что сам он ранен.
А потом он привык. Выстрелы грохотали часто, и часто падали люди, чтобы больше не
Однажды кто-то узнал, что Хулиан бывает у Элисы. Ночью, как всегда, человек и собака приблизились к дому, окруженному кустами. Женщина не встретила их у ограды, а крикнула издалека:
— Мамы нет дома. Она пошла посидеть около покойника. Заходи.
Они опустились на теплую циновку, покрытую одеялами и шкурами. Потом в темноте раздался женский голос:
— Ты ничего не заметил?
— Нет.
— У меня будет ребенок…
Грубые ладони коснулись теплого, выпуклого живота. Да, он стал больше и трепетал под рукой; и вот шершавые руки, привыкшие держать винчестер и бич, теперь нежно, мягко, благоговейно гладили отяжелевшее тело, в котором рождалась новая жизнь. Во тьме не было видно, как прекрасно и благородно лицо Хулиана. Он никогда не крал, никого не убивал. Никакое зло не омрачало его жизнь. Он радовался спокойной радостью ребенка. Рядом с ним его подруга, которая ждет сына, а винчестер исчез… Но вдруг винчестер снова обрел свои права, — руки схватили его цепко, как клещи. Теперь они держали и ласкали оружие, а не женщину. Тощий за стеною яростно заливался лаем. В дверь колотили, пытались ее сорвать. Хулиан вынырнул в маленькую дверцу, выходившую в кухню, и растаял во тьме; у него над ухом просвистела пуля. Вскоре Тощий догнал хозяина. Человек с винчестером наготове шел по расщелине, пока не забрался высоко в горы. Рядом с ним, тяжело дыша, бежала собака. Они потеряли лошадь, но были на свободе, — а что еще нужно?
Когда рассвело, Хулиан остановился у дороги. Собака и винчестер — вот все, что у него осталось в жизни. Элису и ребенка отняли враги, это он знал. Ах, да! Еще была кока, которая уносит все печали. Он вытащил из кармана кисет и принялся жевать.
— Тощий, Тощенький, если б не ты, они бы окружили дом и схватили меня…
Шли часы. Наконец вдали показался всадник. Человек и собака спрятались за камнями. Всадник ничего не замечал. Когда он подъехал ближе, они услышали, что он насвистывает. Конь у него был красивый, вороной.
— Эй, приятель, слезай, — закричал Хулиан, выскочил на дорогу и прицелился.
Лошадь встала как вкопанная. Незнакомец побледнел от испуга, но сопротивляться вроде бы не думал.
— Что, не слышишь? Слезай! — повторил Хулиан.
Человек испуганно спешился. Хулиан вскочил на лошадь и сказал, бросая притороченную к седлу сумку:
— Держи, это мне не нужно. А вот пончо я заберу. Видишь, мое-то отняли.
И умчался галопом.
Вот так Хулиан разжился новой лошадью. Тот, кто не считается с законом, и изгой и господин.
Теперь братья поняли, что за ними неусыпно следят, и решили впредь не разлучаться.
— Вдвоем против беды — что вчетвером.
А по правде говоря, если так считать, их было восемь: два человека да еще две собаки. Так, борясь с невзгодами, всегда начеку, шли навстречу своей судьбе Хулиан и Тощий, Блас и Дружок. На какое время, на сколько дней их хватит?
VII. СОВЕТ ЦАРЯ СОЛОМОНА
Предсказания сестер в тот памятный день, когда украли Тощего, не сбылись. Год оказался плохим. А мы уже знаем, что на крестьянском языке, которым мы и пользуемся, плохой год — это год неурожайный. Приходится подтягивать живот, а про того, кому удается поесть досыта, говорят: «Брюхо год обмануло».
В год, о котором идет речь, дождей было мало, и колосья не успели налиться. Зато уж воздуха в закромах хватало, да и пустой соломы на гумне. Крестьяне вглядывались в беспощадную синеву неба и думали о том, где взять семена и как дожить до следующего урожая. Еды стало куда меньше.
Не исполнилось и другое обещание — Антука не получила песика Гвоздичку.
Симон сказал:
— Нечем их кормить, сейчас никто щенков не оставляет.
И когда Ванка ощенилась, он сразу забрал щенков и бросил их в бездонный поток, мчавшийся по ущелью. А Ванка долго выла, глядя в глубину темных стремительных вод.