Золотое дно (сборник)
Шрифт:
бавил, ожесточаясь:— Едри твою капусту, надо же бы
ло кому-то!
— Как одевал? — не понял сначала Чудинов. Ему
представилось, как коротконогий, с утиным носом и
рыхловатым лицом Ж вакин натягивает на покойников
штаны, наливаясь от натуги багровым румянцем.
— Д а бушлаты деревянные шил по мерке. Тоже ре
месло тонкое, не с бухты-барахты. Надо штобы и вид
был, и остойчивость, и крепость, и положение умерше
го, и уважение к нему.
—
ощущая внезапную тошнотную брезгливость. Он толь
ко неделю назад прибыл на войну и только три дня
назад увидел первых убитых: И вана Окладникова и
Семена Ж данова с соседнего понтона. Было наступле
ние, и их даж е не успели захоронить, они так и л еж а
249
тые плащпалаткой.
— А чего бояться? Я, бат, не собака, на людей не
бросаюсь. Тут чего-то другое — я думал об том, —су
еверное, што ли. Может, сглазиться об меня опасались,
раз я в последний путь снаряжаю и при смерти ближе
других стою.
— Почему девки-то обегали тогда? — опять спросил
Чудинов, еще не знавший вкуса поцелуя. — Дурно пах
ло, что ли?
— Об этом тоже размыш лял. У меня в мастерской
воздух лесной. И хотя лицо мое не то чтобы уж слиш
ком красивое, но угрей нету, да и все на своем месте,
все при себе. А как узнают, что гробы лаж у, так и бегут
прочь. Приду с войны и должность сменю, к едреней
фене. Д ом а пойду ставить. У меня ведь из рук ничего
не выпадает. Ты-то сопляк еще, тебе не понять этого,—
спокойно добавил Ж вакин, ворочаясь широким плот
ным телом, а помолчав, спросил в свою очередь: — А
ты-то должность какую вел?
— А я не успел еще. Наверное, военным буду. Вот
кончится война, и военным буду. Учиться стану, в а к а
демию поступлю.
— Ты хоть эту-то войну переживи, сопля, — сказал
кто-то холодным голосом, от которого у Феди Чудинова
внутри все противно перевернулось.
— Типун тебе на язык! — крикнул Федя в темно
ту. — Я сам на войну шел, я три раза в военкомате
просился.
— Ну и воюй на здоровье, — сказал Ж вакин удив
ленно. — Тебе што, этой войны мало?
— Через таких, как ты, падла, все и наруш ается,—
опять просочился холодный голос, но Федя постарался
его не расслышать.
— Это разве война? К ак крыса лежишь тут, в мо
гиле будто, — зло возразил Чудинов, опять сглатывая
больную
Вверху, поперек штабелей, противно пролетел сна
ряд и шмякнулся в жидкую грязь совсем рядом, и сра
зу ж е все услышали густую тишину и приникли к хо
лодной земле, от которой отдавало плесенью и гарью,
и сразу все мучительно испугались смерти, потому что
были людьми, пожившими на свете, и только Федя Ч у
250
глазами туда, где упал снаряд, и от напряжения в его
глазах рождались крохотные скользкие мушки. Он
ж дал взрыва с каким-то нарастающим тревожным ин
тересом, и все тело его лихорадочно трепетало, гото
вясь встретить огромную убийственную силу. Но про
шли минуты, а снаряд, как жирный боров, только пыш-
кнул в захолодевшей земле и, остывая, замолчал. В
укрытии сначала осторожно зашевелились, закряхтели,
кто-то опять громко и холодно сказал: «Сволочи!» — и
матерно выругался, освобождая душу от страха. А
Феде Чудинову стало вдруг знобко и противно, он мел
ко дрож ал, и холодный липкий пот бежал по ложбинке
спины, голова стала горячей, и больно застучало в вис
ках.
Стояла могильная тишина, которая живет лишь на
кладбищ ах да в покинутых домах, и сразу стало тре
вожно и дурно леж ать в земляной норе, потянуло у з
нать, что делается на белом свете, но никому не хоте
лось вылезать первому, каждый думал, что на это ре
шится кто-то сам, без понуканий. Тот ж е ледяной голос
сказал в темноту:
— Наших-то, знатье, всех положили. З а реку никто
не идет, и оттуда не вертаются.
— С алаж ня все, им бы девок за банями жать, а не
воевать, — откликнулся второй голос.
— Тут не знаешь, от чего и сдохнешь, —поддержал
и Ж вакин. А Федя Чудинов, который сидел скорчив
шись, повалился головой вперед и пополз на выход.
— Тише ты, лешак!
— А чего колеть-то. Тут и подохнуть, што ли?—под
держ ал Чудинова Степан Ж вакин. — Ты, парень, у з
най, что там. Лучше уж на свете белом пасть, чем тут
гнить. Там хоть подберут да под крест положат.
Федя протиснулся меж телами, отвел плащ палатку,
но в укрытии светлее не стало, потому как на воле ж и
ла ночь. Однако глаза вскоре попривыкли, откуда-то н а
гнало сухой холодный ветер, опавший лист жестяно по