Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

том и руганью взорваться.

— Ты меня-то не трогай, ты мое имя не поминай

даж е. Сначала выживи с мое да детей вырасти. А там

посмотрим...

Л изавета снова вышла на крыльцо, и скоро слышно

стало, что с кем-то разговаривает там. Потом она

крикнула прямо через сени:

— Эй ты, иди-ко сюда!

— Я, что ли? — спросила Талька, пожимая плечами.

— Ну а кто, не я же...

В сенях стоял Федор Понтонер, Талькин благовер­

ный, и мял в руках ватный колпак: одуванчиковые

во­

302

лосы слиплись то ли от пота, то ли оттого, что умылся

только что человек и словно бы оголил просторный череп

и плотно прижатые к голове острые уши. Понтонер мель­

ком глянул на жену гнедыми глазами — в них сквозили

усталость и смущение.

— Ты что, всерьез ушла иль как? — глухо спросил

он. — Ну погорячился, с кем не бывает?

— А как думаешь, я с тобой в чикалки играть бу-

ду? — сразу вспыхнула Талька, вспомнив недавние по­

бои. — Я ныне-то живу, как королева, спасибо добрым

людям.

— Д а к чего, я тебя не гоню, живи, если хочешь, —

внезапно согласилась Л изавета и победно оглядела д е­

веря: ей был сладок и мил его ушибленный вид.

— Ну погорячился, с кем не бывает? — вяло повто­

рил Понтонер, не глядя на Тальку и упорно заталкивая

свою ненависть в дальние углы души, но она бродила,

как дрожжевое тесто, и Федор до боли ж ал кулаки,

чтобы сдержаться. Сейчас он был как бы генералом без

армии, ибо некому стало восхищаться его умом и крас­

норечием, некем ему было и повелевать, а это для П он­

тонера хуже смерти, да и к тому ж е сразу словно бы

остыли его комнаты и заткались паутиной, и в постель

сиротскую не хотелось ложиться, а люлька в углу все

напоминала об единственном сыне, наследнике, в кото­

ром продолжится, может быть, Федор Чудинов, а там

внуки пойдут и правнуки, и как много будет тогда на

свете Чудиновых с его кровью и его желаниями.

— Иди, ступай прочь. Не хочу и разговаривать с то­

бой, — грубо отказала Талька. — Растутыра лешо-

вый, — добавила едва слышно, но Понтонер уловил эти

слова, и подбородок его дрогнул.

— На суд подам, разведемся и все добро пополам.

Талька повернулась и ушла в комнату. Там села у

окна и, баюкая на коленях сына, так и сидела весь ве­

чер, не сводя взгляда с улицы и напряженно думая о

чем-то своем.

— Он так-то ничего, скупердяй, правда, хороший. Но

как мужик еще ничего, — вдруг сказала она.

— И неужели ты вернешься? — изумленно спросил

Геля. — После всего этого?..

— На тебя глядеть буду. Хороший какой. От

этого

мне ни прибытку, ни убытку...

303

— Но он же избил тебя, он издевается над тобой,

как хочет.

— А чего там. У милого кулаки, как мясные пироги.

— Я ведь тебя, Талька, не гоню, — вступила в раз­

говор мать. — Неужели изверга этого пожалеешь? Вот

мы, бабы, какие: нас помани только, а мы и побежали,

как собачки.

— Д а, побежали, побежали, ну и что? — возвысила

голос Талька и, уже всхлипывая носом, не в силах

удержать слезы договорила: — Как я их поднимать бу­

ду, как? Вековухой? Фигушки! А он будет на добре ши­

риться да поживать. Не-е, я ему жизнь испорчу, он еще

запоет под меня.

— Таля...

— А мне не до жиру. Мы люди маленькие, простые

мы. Спасибо, что оприютили. Тиша, Тиша, сынок, где ты,

пойдем давай домой.

— Не хочу я...

— Чего еще зазыдумы вал, ну!

И Талька торопливо исчезла вместе с детьми, чемо­

даном и пузатым узлом.

— Сама свою судьбу выбирала, — равнодушно ска­

зала Л изавета Чудинова, когда дверь за Талькой при­

крылась. — Чтобы честно-то жить, надо и пострадать

порой мочь. Ее уже не переделать. Детишек-то ж аль

порато, испортит ведь.

Они помолчали.

— М ама, иди сюда, посиди возле, — позвал Геля.

Мать села подле, сложила ладони ковшичком в натяну­

том подоле платья и задумалась, старчески жуя выц­

ветшие губы и что-то рассматривая в пространстве. И

Геля вдруг почувствовал душой какое-то новое меж ни­

ми расположение и понимание, куда большее, чем про­

сто сыновняя и материнская любовь, он погладил м а­

терины руки, покрытые частой сеткой морщин и р ж а­

вым загаром, так похожие на руки всех крестьянок ми­

ра, и, стараясь вывести мать из тягостного молчания,

сказал:

— Ну ты и ловка...

— Какое ловка, — печально откликнулась мать. —

Ловкие-то не на эких стульях и сидят. Всю-то жизнь

проробишь, дак чего только и не придумаешь... Ну как,

лучше стало?

304

— Кажется, ожил...

— Может, насовсем останешься, Геля? Вон Юрка-то

Малашкин уже дом себе поставил, и в доме чего толь­

ко нет. Все завел. Может, зря ты рвешься? Работал бы,

как все. А чего ты на картинах, много ли на них за р а ­