Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

заметно перекрестилась, будто щепоть поцеловала, сама

застолье кувшином браги обошла и сказала:

— У гореванья да у радости слезы из одних глаз,

да на разном хмелю настоены. А ну, бабы-мужики, я

так скажу, старая грешница, — а ты, дедко, молчи, ты

не подтыкай меня локтем, глухарь сивый: «Всех девок

не перецелуешь, всей работы не переделаешь, всех де­

нег не заработаешь, всего вина не перепьешь, но к это­

му надо стремиться». Ну, Лиза, Кроня,

Клава — дети

мои, и ты, Гелюшка, воробьиное яичко, выше стакашек,

пусть рука не шелохнется и сердце не замутится. Вы­

пьем до дна, не оставим зависти. Вот уж чего не тер­

плю — зависти не терплю».

Дедушка тоже поднял пузатый стакашек, но паль­

цы уже держали плохо, и брага пролилась на скатерть

мутной лужицей.

— Папа, тебе ведь нельзя, — ворчливо сказала мать,

и, как заметил Геля, баба Наталья ужасно обиделась

и посмотрела в ее сторону косо и потом дочери Лизаве­

те с большим намеком сказала:

183

— Век публика в нашей избе не переводится и век

веселье живет. Ты, Лизавета, думаешь, что мы на ста­

рости лет пьяницы, а мы — красавицы. Век живем, век

пьем и пьяны не бываем. Так или нет, дедко?

— Вот уж сказано, как приколочено, — согласился

дед Спиря. — Я таких-то еще пять стакашков могу да

и в пляс пойду. У меня тогда кровь жарче бежит и

душа будто наново рождается.

— На золотой-то свадьбе пятьдесят человек было.

Пляски-то сколько, а песен — по всей деревне. И только

дочи родная, не приехала. Будто за тридевять земель

где живет.

— Да попажа-то не очень... К вам уедешь, а обрат­

но не знаешь, как и ворочаться, — виновато ответила

мать и обидчиво покраснела, некрасивые пятна просту­

пили на скулах.

— У вас все как у неродных. Ты, Лизка, от своей

гордости выверты строишь. В обиде я на тебя. Мужа

нет, уж давно и косточки погнили и травой поросли,

а ты все под него строишься, все чего-то ждешь, от лю­

дей сторонишься. Друзей без недостатков ищешь, а

таковых не бывает. Вот и плачешь одна, как рябая

кукша.

— Ну будет, мамушка. Чего вам мой Андрей попе­

рек горла встал?

— Он-то нам люб был, хоть и воровски тебя вы­

крал, без нашего благословенья. Ну а ты пошто чужая

всем? Иль мещане Чудиновы тебя под себя переделали?

— А потому и чужая, что радости от людей не ви­

жу. Только зависть какая-то кругом.

— Ты-то сама много радости даришь?.. Ну да лад­

но,

живи как знаешь, только на стороне не проживешь.

Наши-то годы закатны. Нам-то ныне хоть бы еще уме­

реть ладом да людей не напозорить. Правда, ныне

наверху никого не оставляют, все равно в землю упе­

хают, — оборвала себя баба Наталья, платье на груди

оправила, пальцы послюнявила и огладила белую го­

лову.

— Ну, гости дорогие, сердешные, на меня не точи­

тесь, что я своим длинным языком вас скукожила.

Как

во на-а-ашей

было

во деревне,

ой..,

184

Бабушка запела неожиданно, сначала едва слышно,

будто легким сквозняком подуло из сеней, а может,

так самой себе шепнула что, осердясь, в общем, не по­

нять было — такой едва уловимый песенный звук ро­

дился над застольем. Так рождается прилив на реке,

когда вода окротеет, и не может двинуться к морю те­

кучей своей волной, и как бы застынет в мимолетном

задумчивом сне — тут и пронесется над густой водой

широкий вздох, и легкая рябь, будто стая мальков, ки­

нется в берега, взморщит речную гладь. И уж только

потом, смелея, пойдут с моря валы за валами, мутные,

как бражка, и сразу оживет, очнется природа, и родятся

над рекой новые звуки ветра, звона волны, легкого шур­

шания кустов: значит, прилив взял свое.

Во веселенькой было сло-бо-де...

Тут баба Наталья взяла верхом, голос у нее был

слегка надтреснутый и дребезжал, но вялой слабости,

усталости не было в сильном просторном звуке, широ­

ком и текучем и по-северному коленчатом, как корич­

невый лесной ручей... И вдруг дед Спиря локтем ото­

двинул посуду, расстегнул на воротнике пуговки, осво­

бождая дряблую кадыкастую шею, и согласно подхва­

тил низким булькающим голосом, будто не из горла,

а из самого нутра полилась простуженная песня:

Во веселой слободе жил мальчишка лет сем-над-цатл...

И до того у стариков согласно все получилось, так

дразняще зазывны были эти голоса в низкой голубой

горнице с коричневыми потолками и красными петуха­

ми на угловой печке, что не поддержать было бы про­

сто грешно, и гости разом задвигались, будто вздохнули

свободно, и даже мать приготовилась пролить тонень­

кий слабый голос. Но баба Наталья неожиданно песню

порвала:

— Кабы кто тонким голосом подпел, я тонким нын­