Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

Каждый день с ведром прусь. Д а и в столовке не спря­

чешь куски.

— А ведра-то с крышкой носи. Болтать люди будут,

мол, Талька Чудинова из столовки куски таскает. На

меня тень падет.

— Боишься, что в президиум не выберут? Посмотри,

люди-то над тобой хохочут.

— Падет, говорю, тень. Слободским только бы язы­

196

ком

потрепать. С такими коммунизм не построишь.

Это же полнейшая мещанская эклектика...

— Ну, опять понес. Ты хоть по-русски скажи тол­

ком.

— Я еще раз подвожу себя к мысли, что мещанст­

во — это не сословие, как хотелось бы нам видеть, а

умственное состояние человека. А где ум, где? У тебя,

к примеру, а?

— А если я такая дура, почто и замуж брал?

О памятнике погибшим сколько разговоров бы­—

ло, а никто и пальцем не щелкнул. А я триста рублей

как одну копейку всадил в это дело. Три-ста...

— Ты бы лучше Тише костюмчик купил. Парень-то

уж в третий класс походит, а я из старого платья опять

рубаху скроила. Небось, деньги-то в сейф не лезут.

— Ничего, год перебьется. Привычка к роскоши —

вредная привычка, отягчающая душу. Именно мещан­

ство, пышным цветом взошедшее, погубит нас. Челове­

чество погрязает в лености и безразличии, — продол­

жал Понтонер, словно не расслышав просьбу жены.

— Ты на себя лучше оборотись. Вместо души сейф

себе устроил, — перебила Талька, и в ней, как поза­

вчера у погреба, проснулось страшное желание подой­

ти к мужу и ударить поленом по маленькой белой го­

лове; что-то похожее на гадливость родилось в душе,

и, заглушая в себе нарастающий визгливый крик, она

зачастила словами, чтобы только не встрял Понтонер,

не перебил ее своим женским поучающим голосом. —

В Пинеге дедко один все на деньгах жил. Копил да в

подполье прятал, копил да прятал, а тут вдруг и при-

ведись смена старых денег. А он зажался, побоялся,

что расспросы начнуться, — знать, за душой темное де­

ло было. Вот и не оттащил деньги. Все на завтра от­

кладывал, а тут как-то быстро все обернулось, он и

опоздал. И стали деньги просто бумажками, даже сте­

ны оклеивать и то не сгодились. Так не сто ли тысяч

в печи сжег.

— А ты разве не для денег живешь, не для живота

своего? Вон от жратвьт-то распухла, в столовке, небось,

за двоих ешь, покорительница мясных бифштексов и

старых сердец, — неожиданно распалился Понтонер:

его смутило, что она, эта сожительница на временном

пути его, вдруг упрекает и даже старается уравнять с

197

собой,

а может, и унизить. Это было страшнее всего,

и он закричал сухим надрывным голосом, подавляя в

себе невольный страх: — Замолчи! Не смей раскрывать

свой лягушачий рот! От твоих воздухов пахнет злово­

нием...

— А спать со мной не пахнет? Старое чучело, по­

смотри, какой колпак напялил. От ватника-то смердит.

Думаешь, спасешься? Все ровно околеешь, раньше ме­

ня подохнешь... Уйду, уйду, живи, как хочешь, — за­

плакала Талька навзрыд, захлебываясь в слезах и

сморкаясь в фартук. В зыбке тонко заверещал ребенок,

лицо его от рева стало синюшным, а Тишка подошел

к матери, уткнулся худеньким лицом в плечо и забор­

мотал:

— Мама, ну мама, не надо. Чего ты? Андрюшка с

реву задавится.

Понтонер, только чтобы не слышать шершавые

всхлипы, ушел в другую комнату, стул поставил посе­

редке, не изменяя своей привычке, постелил на коленях

лоскут бархата, смахнул ладонями с голубого перла­

мутра баяна невидимую пыльцу, пробежался кривыми

пальцами по клавишам, словно проверяя их крепость и

наличие на местах и заиграл «Раскинулось море ши­

роко...» Давил Понтонер на клавиши резко, чуть на­

искосок, будто отбрасывал костяшки на счетах, и

сквозь неровные всхлипы баяна все вслушивался в

бормотание на кухне; и порой, — а может, только ка­

залось ему — оттуда доносилось: «Все равно подох­

нешь. А я еще поживу. Я еще покрасуюсь над тобой».

Понтонер плотнее прикрыл дверь, но теперь из-за

стены сочились неясные голоса, похожие на шорох ру­

чьевой воды; и вдруг нестерпимо захотелось слышать,

что же говорят там, и Понтонер приложил ухо к сте­

не и даже подосадовал, что обшил стену древесной

плитой. Только слышно было, как что-то бунчали, на­

верное, пили водку, пробовали петь; и снова раздраж а­

ясь уже на тех, кто за стеной, Понтонер второй раз за

день почувствовал неопределенный страх, и он — этот

страх шел на Федора Понтонера из-за цветастой стены,

и уже никак нельзя было уйти от него.

198

5

Кроня Солдатов после четырех классов дальше в

грамоту не пошел. Семилетка была лишь в Слободе,

пришлось бы жить на стороне, а близких тогда, чтобы

оприютить парня, еще не было, да и деньги лишние в