Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

че не могу, глухой у меня голос и гарчит по-вороньи,—

и сразу заулыбалась своей шутке, глаза очистились от

белой старческой пленки; без всякого подхода налила

себе из кувшина и выпила стакан браги, не охнув, не

мотнув досадливо головой.

...Ой, позволь-ка, папенька, жениться,

Ой, позволь мне взять кого люблю

Н о отец сыну не поверил, ой,

Что на свете есть любовь.

185

Тут и застолье не выдержало, азарт захватил, всяк

по-своему заголосил, больше без слов, потому как пес­

ня эта забываться стала, а баба Наталья туг уж разо­

шлась вовсю: глаза закрыла, головой качает, и кажется,

что вот-вот по сухой щеке горючая слезапрольетс

Голос у бабы перехватывало, грусть была в нем невы­

разимая, словно пятерых сынов оплакивала, и у Гели

в горле запершило, и он стал крепиться.

Сын тут и заплакал, отцу слова,

Словечушка не сказал.

Пошел к Саш е-любуш ке на крыльцо...

И опять баба Наталья перебила себя, переживая

песню, будто с нею такое несчастье приключилось.

— Вот любовь-от чего делает. Пошел к отцу, а отец

не поверил. Пошел, значит, к Сашеньке-любушке и го­

ворит: выйди ко мне, дай с правой руки кольцо. А она

не дала... Все девки-робята правда. Все получается в

жизни, все так и получается. Говорят, сказка — вралья,

а песня — быль. Бывало-то по-бывалошному, а нынче-то

по-нынешнему.

...Ой, возьми ты саблю остру

Д а сказни мою главу.

Ой, покатись, моя буйна головка,

Со моих широких плеч.

И катись, ой, прямо к маменьке

Д а к папы под окно.

Тогда папенька поверит, ой,

Что на свете есть любовь.

Последние слова баба Наталья выводила долго, в

самой вышине, тут у нее и прежний девический голос

родился; потом глаз один приоткрыла, а в нем уже

бесы живут. Плечиком ворохнула:

— Посуда чистоту любит. А кажна песня до конца

не допевается, а по рюмочке винца полагается. Кабы

бражки туесок, побежал бы голосок...

Вот и вся тут бабка Наталья, чего хочешь с нее

бери, — такой она и в памяти у Гели живет.

4

Бревно было неподатливым и комлистым, и Федя

Чудинов, у которого не хватало в мальчишеском сухом

теле необходимой лошадиной силы, брал настырным

1S6

терпением. Веревка резала даже сквозь стеганый трех­

рядный жилет, мозолила плечо, но у Федора даже и

в мыслях не было, чтобы эту надрывную работу бро­

сить, только об

одном жалел он, что приспособил ват­

ный колпак на плечо: ведь пылающее солнце сейчас

стегает его непокрытую голову, и страшная радиация

пронизывает ее насквозь. Федя Чудинов понимал: оста­

навливаться, чтобы надеть колпак, нельзя, потому что

с бревном он снова уже не стронется с места. Третий

год он носил эту своешитую тяжелую одежду, но для са­

мого Чудинова тут странного ничего не было, ибо он

твердо уверился в том, что все земные болезни проис­

ходят от солнечного излучения, и если укрыться от

него, — а вата способна защитить, — он будет жить дол­

го, пока не надоест.

О своем открытии Федор Чудинов особо не распро­

странялся в городе, потому как невежественные люди,

слободские мещане, могли посчитать, что он «не в се­

бе» или, как еще выражаются, «у него не все дома»; и

до сберкассы, где Федя работал старшим бухгалтером,

и в школу, где он преподавал по совместительству ри­

сование, ходил в кителе полувоенного покроя и в темно­

синих галифе.

Утром он покидал дом ровно без пятнадцати девять

(по нему сверяли часы) в широкой блинчатой кепке с

белой пупыркой посередине, в начищенных хромовых

сапогах, с орденом Красной Звезды на груди и с офи­

церской сумкой, где у Чудинова лежали бухгалтерские

синего сукна нарукавники и постоянный обед: яйцо

всмятку, два черных тоненьких хлебца и бутерброд с

сыром. Ровно в час он выходил из сберкассы и направ­

лялся в школу на урок рисования, и там, когда дети

набрасывали с натуры бутылку темно-синего стекла, ко­

торую он приносил из учительской, и набор крашеных

деревянных яблок — все это называлось натурой,— Чу­

динов жевал яичко, неслышно и косо шевеля оборча­

тыми старушечьими губами, потом так же ловко и чис­

топлотно съедал бутерброд и, оборотясь к ученикам

спиной, запивал скорый обед протухшей желтой водой

из классного графина, беспокоясь о своей печени.

«Боже ты мой, сколько раз было говорено, что чис­

тая кипяченая в о д а— это девяносто процентов гаран­

тированного здоровья! Они определенно хотят сгубить

187

меня». — Так думал Федор Максимович Чудинов, мяг­

ко улыбаясь и зачесывая попышнее невесомый вихорок

волос, а вслух говорил мягким, почти женским голосом:

— Дети, вы должны полностью отдавать себя этому

возвышенному предмету, который единственно назначен