Золотой ребенок Тосканы
Шрифт:
— Мне жаль. Вы, должно быть, чувствуете облегчение оттого, что он ушел?
— Облегчение? — Она посмотрела на меня с недоумением. — Облегчение? В том, чтобы остаться в одиночестве и нищете? Как я могу заниматься хозяйством в одиночку? От него хоть какая-то польза была. Он делал хороший сыр.
От абсурдности услышанного я с трудом подавила неуместную улыбку.
— Значит, Джанни читал донесения во время войны и знал что-то важное, о чем другие не знали? — спросила я.
— Я в этом почти уверена, — сказала она.
Я открыла сумочку и, вынув три предмета, положила их на стол.
— Он когда-нибудь
Она пригляделась:
— Ну, это звезда Общества Святого Георгия, ордена, в который входят самые уважаемые люди города.
— Она служила тайным знаком партизан во время войны?
— Может быть. Я была всего лишь маленькая девочка и ничего не знала об этом. Но это, — она взяла банкноту, — это, конечно, немецкие деньги. А тряпка? Грязный старый кусок ткани? Что он может означать?
— Я думаю, что это засохшая кровь, — произнесла я и увидела, как она торопливо отбросила тряпицу. — Возможно, Джанни пытался рассказать мне, что кто-то выдал информацию, которая привела к чьей-то гибели и была оплачена немецкими деньгами.
— О… — Она посмотрела на меня, переваривая услышанное. — Так вот на что он намекал — кто-то не был тем героем, за которого себя выдавал, и однажды ему придется хорошенько заплатить Джанни за молчание.
— Этот кто-то — Козимо? — спросила я, затаив дыхание. — Он имел в виду Козимо?
— Может, и так. — Она нервно оглянулась на окно, чтобы убедиться, что за ним никого нет. — Мы все наслышаны о его храбрости во время войны. Но и нажился он после неплохо. Но раз мой муж оказался настолько глуп, чтобы шантажировать Козимо, то немудрено, что ему пришлось заплатить за это своей жизнью. — Она вздохнула. — Говорила я ему оставить его в покое. Но разве он когда-нибудь меня слушал?
Я пыталась все это осмыслить. Говорят, что Козимо пережил расстрел партизан. Что, если он не пережил его, а организовал и получил хорошую мзду? Джанни мог решить, что сейчас самое время рассказать мне об этом, чтобы кто-нибудь, не имеющий отношения к деревне, тоже об этом узнал. А до моего приезда он шантажировал Козимо. Правильно сказала Франческа — глупец.
— Хотите оставить эти вещи себе? — спросила я.
— Нет. Заберите их. — Она подтолкнула предметы, ставшие уликами, обратно ко мне. — Уничтожьте их, если у вас есть хоть капля благоразумия. Все, что они могут, — привести к еще большему горю. С прошлым покончено, как и с моим мужем. И я бы хотела, чтобы вы поскорее уехали отсюда. Езжайте домой, в свою страну, и забудьте обо всем этом.
Больше говорить было не о чем. Я встала, поблагодарила за кофе и вышла. Пес приподнялся, мех на его загривке топорщился, но он не зарычал, когда я проходила мимо.
Я хотела спуститься с холма, но вместо этого повернула и пошла к лесу. Я не знала, что я надеялась найти. Если бы даже мой отец построил там маленькое укрытие, его бы давно нашли или оно само разрушилось. И местные жители сказали бы об этом. Если только… Я остановилась на опушке леса. Если только они все не знали, что случилось с моим отцом, и не сговорились хранить молчание. Тогда я бы просто уехала домой, так ничего и не узнав.
Я ступила под прохладную сень листвы. Приятно было оказаться среди деревьев — могучих дубов и цветущих каштанов. Меня приветствовал птичий хор. Голубь печально
Лучший выход для меня — принять предложение Козимо и позволить Ренцо отвезти меня на вокзал как можно быстрее. Что бы ни случилось с моим отцом, никто не собирался делиться этой информацией со мной. Внезапно каким-то шестым чувством я ощутила, как лес затих, будто все живые существа разом насторожились. Я испугалась. Что, если за мной все время следят? Что, если кто-то все-таки подслушал наш разговор с Франческой Мартинелли и последовал за мной в лес? Как удобно: здесь мое тело не найдут как минимум несколько дней…
Я заспешила наугад через подлесок. Ветки хлестали и царапали лицо, юбка цеплялась за плети ежевики, но я не сбавляла темп, пока, задыхающаяся и раскрасневшаяся, не вышла в оливковые рощи. Радости моей не было предела, когда напротив, на склоне холма, я увидела ферму Паолы. Всю дорогу до дома я почти бежала.
Глава 33
ХЬЮГО
Декабрь 1944 года
Хьюго провел ночь в крипте. Он не очень хотел ночевать в компании мертвых монахов, распятия и разных святых, но все же ему было приятно наконец-то укрыться от ветра. Он устроил себе постель возле резной перегородки, зная, что сможет видеть младенца Иисуса через отверстия в каменном кружеве. Он лег и хорошенько выспался, впервые с тех пор, как покинул свою базу недалеко от Рима.
Еще больше он оценил преимущества своего нового убежища, когда очередная сильная буря разразилась посреди ночи. Ветер задувал вниз по лестнице, и он слышал грохот и стук — видимо, со стен снаружи стали падать куски ослабшей кладки. София не пришла в ту ночь. Утром он подкрепился репой (она оказалась на диво хороша) и остатками рождественского застолья.
При свете дня Хьюго поднялся по лестнице и осмотрел землю вокруг своего убежища. Сильный дождь смыл большую часть склона, и ступеньки теперь висели, едва цепляясь, над головокружительной высоты обрывом. Надо будет предупредить Софию, чтобы она не пыталась подняться при сильном ветре. Она была такая легкая и хрупкая, что ветер мог сдуть ее. Он ждал ее все утро, но она не пришла. Он следил за дорогой, выискивая любые признаки приближения войск союзников с юга. Но высокие горы на севере были теперь плотно и надежно укутаны снегом, и он понял, что София, скорее всего, была права — союзники не будут рисковать и не перейдут в наступление, пока не начнется весна.