Золотой шар
Шрифт:
Я отчетливо вижу Нильса-Мартина. Крепко сбит, с властными замашками, притом непоседлив. Ладони у него широкие, пальцы с тылу поросли чалым волосом, из ушей торчат наружу седые кисточки. Глаза небольшие, темные, взгляд цепкий. Выскажет свое суждение, увидит, что убедил человека, и уже остыл, и перекинулся на другое. И все-то он высматривает новые лица, все ищет, кого бы ему еще сговорить. При виде его на ум приходит пчелиный улей. Он окончательно бросил якорь, он станет подрядчиком, указывать да распоряжаться — как раз по нему. С материка на Остров отплывает лодка, в лодке — мастеровой люд. Небо затянуто рваными серыми облаками, в разрывы проглядывает солнце, бросая на воду розовато-золотистые блики.
Вот мастеровые выгрузились на берег. А вот они уже поставили Нильсу-Мартину дом — большой дом под черепичной
В боковой пристройке нового дома обосновались господа Хокбиен. Они теперь ведают долговой шкатулкой, которая порядком прискучила пошлиннику, и с величайшей аккуратностью учитывают приход и расход. Деньги они дают в рост. Больше сроку, больше и росту. А кто не в состоянии расплатиться, у того идут с торгов дом или лодка. Господа Хокбиен и тут предлагают свои услуги. Все упорядочено и соответствует букве закона.
Нильс-Мартин забирает на Острове силу. Он в чести даже у тех, кто разорился. Ведь работы хватает всем, хоть гнуть спину на чужих и несвычно. Остров гудит, как пчелиный улей. Перекапывают дюны, обкладывают их дерном. Ближе к морю высаживают волоснец и осоку, чтобы удержать песок. А на самом берегу хлопочут скупщики, нанятые Нильсом-Мартином, они обмывают сделки и сулят хорошо заплатить тем, кто возьмется перебрать рыбу, чтобы не теряя времени отправить ее на материк.
Однако Нильсу-Мартину кажется, что дела подвигаются слишком медленно. Он созывает рыбаков у себя в новом доме. Руфус подает на стол водку и пшеничный хлеб. Подталкивая друг дружку под локоть, рыбаки неторопливо рассаживаются. Они не привыкли к этакой спешке. Но, может статься, Нильс-Мартин говорит путное: заманчиво построить мол возле Западной бухты, да и на больших новых лодках можно уходить подальше, туда, где водится много рыбы. Они продолжают толковать об этом и в трактире у Нильса-Анерса.
Нильса-Олава среди них нет. Он сидит в кузнице и предается мечтам о лодке, что ходит под водой и по воздуху.
Глава пятнадцатая
Кузнец расправляется с господами Хокбиен
Минуло лето, а за ним и осень. И вновь пришла зима, на этот раз самая обыкновенная: падал снег, потрескивали морозы, отпускало, а потом все повторялось сызнова.
Как-то вечером Нильс-Олав повстречал на берегу отца. Тот рассеянно кивнул ему и хотел пройти мимо, но Нильс-Олав схватил его за руку и попросил обождать. Разогнаться-то он разогнался, а дальше — никак: он стоял перед отцом, тиская его рукав, заикался и яростно супил лоб. «Охолони-ка маленько, — сказал Нильс-Мартин, выдернув руку. — Ты, верно, хочешь, чтобы я пришел в кузницу и взглянул, что вы там затеваете. А как ты думал? — слухом земля полнится. Ладно, днями приду, может, даже и нынче вечером». С этими словами он направился к одному из скупщиков, а Нильс-Олав так и застыл на месте: именно об этом он и намеревался просить.
Семь вечеров кряду Нильс-Олав проторчал в кузнице. На восьмой в дверь постучали. Мариус, завидя гостей в окно, кинулся открывать. Первым на пороге появился Нильс-Мартин, за ним — фрёкен Изелина, последними — господа Хокбиен; они попытались одновременно протиснуться
«Так вот где вы прикладываетесь втихую», — бросил Нильс-Мартин. Он прошелся по кузнице, потыркал ногою молот, подергал цепь и наконец соизволил усесться за стол, напротив Нильса-Олава. Фрёкен Изелина устроилась на деревянной колоде у горна. Она закинула руку за голову, в отблесках пламени рука ее изогнулась змеей. Кузнец не сводил с фрёкен Изелины глаз, хоть и топтался возле господ Хокбиен, которых невозможно было оттащить от горна, — еще немного, и они нырнули бы туда с головой. Господа Хокбиен о чем-то перешептывались. «Интересно, — бормотали они. — Чрезвычайно интересно. Чем же это вы занимаетесь, господин кузнец? Не поделитесь с нами секретом?»
«Какие у меня секреты!» — отозвался кузнец, глянув на них исподлобья. Он взмахнул коротенькими руками, и Мариус, который забился в уголок у окна, увидел вдруг, как у господина Хокбиен-старшего, нагнувшегося к челу горна, стал расти нос. Он все вытягивался и вытягивался, а кипящий металл забрасывал его искрами. Господин Хокбиен отпрянул, да так стремительно, что фалды его сюртука взметнулись и, приплясывая, опали.
«Да, вы умеете хранить свои тайны, господин кузнец», — процедил он, садясь за стол. Нос у него опять стал таким, как и был, только на самом кончике рдело пятнышко.
Поглядывая украдкой на фрёкен Изелину, кузнец извлек на свет баклагу.
«Ваше здоровье! — провозгласил Нильс-Мартин. — А водка-то у вас покрепче, чем у Нильса-Анерса. Он не в меру разбавляет, но поддержать его надо. Теперь у него есть разрешение торговать и в трактире и в лавке, распивочно и на вынос».
Нильс-Олав вцепился руками в столешницу. Он посмотрел на отца в упор, открыл было рот — и закрыл.
Слова не шли. Но он должен ему сказать! Сейчас, сейчас… И тут его прорвало: сперва слова падали плеском, броском, а потом понеслись бурным потоком. Он тут поразмыслил… Представил себе, что… Куда денешься, рыбачить и зарабатывать на хлеб нужно. Но ведь в жизни есть еще и другое. Можно ведь подняться надо всем, или, Наоборот, углубиться и взглянуть на вещи по-новому. Да, взглянуть по-новому. Именно эти слова он и искал. Он согласен, с приездом Нильса-Мартина на Острове настали новые времена, и это замечательно, что у них теперь есть и трактир, и лавка, и новые лодки, которые вмещают куда больше рыбы, чем прежние, и все равно все это, вместе взятое, отражает устарелый взгляд на вещи и предназначение человека. Потому он и считает, что нужно бросить взгляд вперед или же вглубь, если хотите, охватить взглядом границы возможного и выяснить, а впрямь ли это границы или просто-напросто мостик к иному — да, иному взгляду на вещи. Вот и все, что он хотел сказать.
«Это все, что ты хотел сказать? — переспросил Нильс-Мартин, вытаскивая из кармана часы. — Но ведь то, о чем ты говоришь, нельзя пощупать руками. Это — дым».
«Конечно, дым», — перемигнувшись, подхватили господа Хокбиен. Мариус сердито на них покосился, а потом недовольно глянул на кузнеца, что сидел, подпершись кулаками, и не спускал глаз с горна, и на своего отца, который выставил себя дурак дураком.
Ну а лодка, забормотал Нильс-Олав, растерянно озираясь по сторонам. Лодка, которая плавает под водой. Хотя это, конечно, безделица, всего лишь ничтожный пример того, что человек способен думать иначе, чем другие, вникать глубже, или, если хотите, смотреть на вещи по-новому. Вот это он и хотел сказать.
Нильс-Мартин потребовал чертежи и выкладки — и отодвинул в сторону: «Ерунда! Она не выдержит давления воды». И в немногих словах изничтожил лодку, и она осела в воображении Нильса-Олава грудой железного лома. Надо же! Думать о лодке, которая плавает под водой, когда людям и по земле-то ходить неспособно, ведь на Острове — ни путей, ни дорог. «Да и торговлю рыбой не мешает наладить. Вот с этим, Нильс-Олав, ты, может, и справился бы! Ну а сейчас разрешите откланяться. Нам еще к пастору надо зайти, представиться его кузине, что будет вести у него хозяйство, — Майя-Стина-то отказалась». И Нильс-Мартин поднялся из-за стола. Господа Хокбиен опасливо обошли горн. Фрёкен Изелина встала последней и медленно направилась к двери. Прежде чем ступить за порог, во тьму, она обернулась и одарила кузнеца участливой, грустной улыбкой.