Золотой шар
Шрифт:
Расталкивая всех направо и налево, к нему продирается кузнец. Вот он уже ступил в круг и стоит, меряя силача глазами: «Попробовать, что ли?» Он подбирает железный прут, оглаживает его и играючи сгибает в кольцо. Толпа охает. У Изелины, которая вместе с господами Хокбиен протиснулась в первый ряд, занялось дыхание. «Ну а теперь тот, что потолще!» — кричит кузнец. Взявшись за брус с шарами, он вскидывает его так высоко, что едва не опрокидывается навзничь. Он жамкает брус, будто в руках у него не металл, а скатанное колбаской тесто. Но вот шары гулко стукаются друг о друга. Подобравшись, кузнец лихо подпрыгивает и насаживает согнутый брус силачу на шею.
С минуту тот стоит, пошатываясь под тяжестью
А народ уже пинает его и топчет, — все бросились к кузнецу. Восторженные возгласы возносят кузнеца над землею. Подобно мячику, скачет он над головами, пока наконец не приземляется на чье-то плечо и его не уносят в питейную. Отводя парусиновый полог палатки, он ловит взгляд Изелины.
«Вы для нас водки не пожалели, позвольте и нам угостить вас», — говорят господа Хокбиен, они тут как тут. У кузнеца сверкают глаза. Он не успевает пожимать руки. Ему хлопают, его ободряют криками. Он смеется, кивает и пьет все, что ему ни подносят. Отхлебывает и из той бутыли, которую ставит на стол господин Хокбиен-старший. И обмякает. Силы покидают его мускулистое тело. Медленно сползает оно со скамьи. Большая, цвета печеного яблока, голова его еще лежит, покачиваясь, на столешнице, но как только в нее ударяет шум, скатывается на пол.
Кузнец скрылся из виду, но праздник продолжается и без него. Майя-Стина, правда, давно вернулась на Гору. Да и важные господа разошлись по домам, только пошлинник толкует еще о чем-то в уголку с хозяином волшебного фонаря, который собирает свои пожитки. Многие из девушек успели сбегать домой и отнести гостинцы и вернулись на площадь уже без передников. Что и говорить, на песке не распляшешься, но покачаться под музыку можно. Двое парней хорошенько оттолкнулись — и как сиганут в воздух! А за ними и другие. Едва угодив в объятия теплого ветра, они тяжело приземляются. На бугорочке примостился скрипач, он неспешно водит смычком по струнам, а тени под луною покачиваются и подпрыгивают.
У питейной палатки закипает драка. Хотя Нильс-Олав еле держится на ногах, он воинственно размахивает ручищами. Бац! — и он уже кому-то свернул подбородок. А другому двинул в мягкое, толстое пузо. А третьего саданул в поддых. Народ тоже не зевает и дает сдачи. В ход пускаются и кулаки, и колени, одежда трещит и рвется. Свалка эта — всеобщая, и участвовать в ней может каждый.
Из-за чего бьются? Да так. Большинству подраться — в охотку. Ну а Нильс-Олав отводит душу. Он хочет освободиться от боли, которая в нем засела. Он готов крушить все подряд, колошматить, дубасить, волтузить. Но на пути у него вырастает Малене. От неожиданности он крутит головой и хватает ртом воздух. Не успев увернуться от удара, он отлетает к парусиновой стенке. Малене расшвыривает мужчин и подходит к мужу. Она поднимает его, цепляет одну его руку себе за шею и тащит домой.
Мариус потихоньку идет за ними. До него доносится сварливый голос матери и глухое бормотанье отца. Похоже, они про него забыли. Дождавшись, когда они войдут в дом, он поворачивает обратно.
Площадь вымерла. Под ноги ему попадается затоптанное в песок, обкусанное медовое сердечко. Тихонько позвякивают две пустые бутылки. Парусина шлепает на ветру. Вдруг между колышками что-то просовывается. Да это же голова кузнеца! Он мотает ею из стороны в сторону: лысая макушка и темные космы то озаряются лунным светом, то уходят в тень. Но вот показались и плечи. На четвереньках кузнец выползает из-под палатки, медленно поднимается и стоит, покачиваясь на коротких ногах. Мариус бежит к нему, трется щекой о его рукав, подставляет свое плечо. Они пересекают площадь, сворачивают за ратушу и бредут к кузнице.
Окошко кузницы слабо светится. Подкравшись,
«Какого дьявола!» — рычит кузнец. Оттолкнув Мариуса, он бросается к дверям и вваливается в кузницу. Навстречу ему из горна вылетает сноп искр. Господин Хокбиен-старший роняет пруток и вместе со своим племянником поспешно отступает в угол. Но от кузнеца пощады не жди. Искры вокруг него так и посверкивают, так и потрескивают. Он хватает господ Хокбиен за шкирку и выволакивает за дверь. Ноги их загребают песок, цепляются за сероцвет и осоку, а он знай себе тащит их к берегу. Наконец он добирается до причала, что выстроен стараниями Нильса-Мартина, может статься, со временем там будет и мол.
На краю причала кузнец останавливается и, раскачав господ Хокбиен, с размаху бултыхает в воду. Их тут же подхватывает течение. Они уплывают по лунному следу, фалды их сюртуков стелются, как два ласточкиных хвоста.
Кузнец, что застыл на миг с воздетыми руками, переводит дух, отряхивает ладони и оборачивается к Мариусу, — тот бежал за ним всю дорогу. «Поделом им, — говорит он. — Ничего, захотят — выплывут».
На следующий день Мариус обнаружил в Западной бухте черный сюртук с длинными фалдами. Его прибило к берегу с уймой маленьких колесиков и пружинок, иные были сцеплены и являли собой хитрые механизмы. Мариус увязал все это добро в сюртук и узел оттащил к кузнецу. Тот долго ломал голову над его находкой, разбирал механизмы, изучал каждое колесико и пружинку и пробовал соединить наново. Он давно подозревал, что с господами Хокбиен нечисто.
На Острове о них никто не тужил. Прошло с месяц, и Нильс-Мартин получил уведомление о том, что господин Хокбиен-старший и его племянник господин Вторус Хокбиен открыли в столице собственную контору. Они всегда к его услугам и шлют наилучшие пожелания.
«В их услугах я больше не нуждаюсь, — сказал Нильс-Мартин. — Уж больно они пронырливы. А так-то женихи были хоть куда». И, повстречав Майю-Стину возле пасторовой усадьбы, ущипнул ее за щеку.
Глава шестнадцатая
Свадьба и похороны
Ну а теперь, Майя-Стина, пора нам выдавать тебя замуж. Иначе Сказание прервется — ведь держится оно на тебе. Остальные появляются от случая к случаю. Они мелькают на ободе колеса, которое знай себе крутится. Кого вынесет наверх, тот и на свету. Колесо крутится. Из темноты выныривает фигурка. Едва успев взмахнуть руками, она исчезает, а вослед ей выкатываются другая и третья. Имена разные, а лица схожи, или, наоборот, — имена одинаковые, а лица хоть чем-то да разнятся. Колесо крутится все быстрей и быстрей, у меня даже рябит в глазах.
Но Сказание держится на тебе, Майя-Стина. И теперь пришла пора выдать тебя за Томаса.
Томас, старший сын пастора, тот самый, которого не вписали в приходскую книгу и который воспитывался в столице у сестры Анны-Регице, воротился на Остров. Он выучился лесному делу и благодаря новому фогту (а старый фогт умер, и его похоронили с почестями, только мы не будем их здесь расписывать) был назначен к обязанностям лесного смотрителя: ему предстояло пустить в дело свои познания и по науке насадить на Острове лес, дабы воспрепятствовать песчаным заносам. Наружностью Томас походил на мать — светловолосый, высокий и статный, и нрав у него был, как говорится, легкий. Отец встретил его с прохладцей, однако же отвел ему в своем доме комнатку. Томас влюбился в Майю-Стину.