Золотой Змей
Шрифт:
Письмо пришло давно — тогда, когда люди Итвис были изгнаны из Караэна, когда гильдии гнали их, как собак, а Магн ещё казался слабым. Всем, не только врагам. Даже Вокула недооценивал, насколько опасно играть с Золотым Змеем. Он думал, что Магн будет мучительно долго собирать союзников, нападать на контадо Караэна, опираясь на Горящий Пик… Вокула ошибся. Возможно, Магн станет сеньором Регентства быстрее, чем планируется. Вокула просто немного ему поможет. Направит в нужную дверь. Мысли вернулись к письму. Оно затерялось в суматохе, но теперь было перед ним — ключ к одной из дверей будущего. Вокула не думал долго.
— Это то самое письмо,
Тот кивнул, сглотнув. Вокула свернул пергамент и сунул за пояс. Магну пока рано это знать — сейчас он слишком занят. Но Вокула держит это в уме. Император видит в нём силу, Магн может увидеть в Императоре возможность, а Вокула видит помеху. Если Магн объединит Регентство, Золотая Империя станет либо союзником, либо врагом. А это значит, что помогать Императору невыгодно в любом случае. Ослабленный враг хорош по очевидным причинам, но ослабленный союзник иногда даже лучше.
А вдали, за красными крышами и белыми домиками контадо Караэна, тьма над Воющим Камнем сгущалась, как чернила, пролитые на пергамент. Джевал не вернулся — вряд ли вернётся. Что-то шевелилось там, в глубине, и это было не просто нежитью, которую можно зарубить или сжечь. Это было старше, чем Караэн, старше, чем всё вокруг Вокулы. Но даже если бы он это знал, он бы разволновался, но не испугался. Страх бесполезен. Вокула не боится, он считает варианты. И сейчас его расчёт прост: Магн сокрушит неведомую опасность либо станет пеплом. И Вокула должен быть готов к любому исходу.
Он развернулся к лестнице. Надо сделать пару запросов и написать несколько писем до обеда. А ещё переговорить с теми, кого люди называют хорошими лекарями. Кажется, у Вокулы скоро будет для них помещение. Осталось определить плату. И, возможно, подключить к этому Бруно Джакобиана. Лектор Университета равнодушен к деньгам, но он увлекающийся человек. Надо подумать, как увлечь Бруно идеей обучать лекарей. И поговорить с Фанго — уже давно должно было прийти ответное письмо от Охотников. Тем пора возвращаться. Что-то ещё… Столько дел, столько дел…
Койранос.
День четвёртый, река Лунвейн, чтоб её демоны разодрали.
Если бы я мог спалить это болото одним взглядом, я бы начал с этой проклятой реки. Лунвейн — «серебряное зеркало Феи Озера», как поют их дурни. Чушь собачья. Вода — мутная жижа, воняет тиной и гнилью лилий, а ширина в три сотни шагов — просто лишний повод для моих наёмников ныть, что баржа тонет. Дерево скрипит и потрескивает, как суставы старого Пилларса, которого я однажды придушу собственными руками. Лодочники шепчут свои молитвы «хранительнице чистоты» — чистоты тут ровно столько, сколько в борделе Таэна после ярмарки. Говорят, в глубине живут тени Феи. Пусть вылезут — я скормлю их своим псам и плюну в их водяные морды.
Остров выплыл к полудню, когда светило торчало в небе, как жирная муха, не способная улететь. Лакруэль, их пафосная столица. Замок Лакруа — здоровенный кусок белого камня посреди реки, будто кто-то воткнул кинжал в брюхо этой земли и забыл вытащить. Вокруг — деревни, которые они зовут «городом». Красная черепица, белые стены — игрушечные, будто крестьяне лепили их из грязи, пока рыцари пили вино и целовали задницы своим феям. Всё утопает в цветах и плюще — природа, видно, хочет придушить эту дыру. Жаль, не доделывает.
Высадился у пристани — гнилые доски, что трещат под сапогами, как шея казнённого. Местные
Путь от пристани до замка — сплошной плевок в лицо. Сначала эта их «Королевская тропа» — узкая полоса белого камня, вся в трещинах, заросшая травой, что цепляется за ноги, как побирушка. По бокам — крестьяне в своих курятниках и пара тощих рыцарей в кольчугах, что звенят, как толстые кошельки Пилларс. Кланяются каждому — милосердие Феи Цветов, конечно. Я бы показал им милосердие — мечом по горлу, чтоб не тратили моё время. В Таэне таких бы уже повесили за лень, а тут они ещё и гордятся своей никчёмностью.
Потом — мост. Длинный, деревянный, с резными перилами — цветочки, крылья, дань Фее Ветра, чтоб её унесло в пропасть. Лунвейн под ним бурчит, как брюхо наёмника после дешёвого пойла, а доски скрипят так, что я ждал, когда рухну в эту вонючую воду. Не рухнул — жаль, был бы повод разнести это место к демонам.
Наконец, замок Лакруа. Огромный, белый, с башнями, что торчат в небо, как клыки дохлого зверя. Шпили покрыты серебром — эти идиоты тратят рудники на украшения, вместо того чтобы купить нормальные латы для своих бойцов. Стены увешаны резьбой — листья, цветы, крылья, вся эта фейская дрянь, от которой меня тошнит. Над аркой входа — слабое сияние, говорят, от Феи Озера. Я вижу только пыль и паутину — их магия так же бесполезна, как их рыцари. Стража в зелёно-жёлтых плащах кланяется — король ждёт, видите ли.
И я радостно киваю. Я, Койранос Брухо, Великий Легат Таэна, не собираюсь плясать под дудку этого кукольного короля, которого выбрали феи. Круг Фей — их железная лапа, что душит это болото, а они зовут это «благословением». Мой отец, Родер, стал Регентом Таэна, а я получил титул. И мы купили армию, чтобы выкроить себе немного земли на юге, а потом держать в узде эти города. Но Пилларс и Ин да Орс, старые крысы, подкапываются под нас, а наёмники жрут золото быстрее, чем мы его добываем. И вот я здесь — не по своей воле, а потому что в Таэне слишком много золота, и слишком мало стали.
Стража в зелёно-жёлтых тряпках провела меня в какую-то переднюю — каменную коробку с гобеленами, где вышиты их дурацкие феи с цветами и крыльями. Король ждёт, сказали они, кланяясь, как побитые псы. Пусть ждёт. Я, Койранос Брухо, не побегу к нему, как мальчишка за сладостями. У меня есть дела поважнее, чем лебезить перед этим кукольным выскочкой.
Я велел принести стул — деревянную рухлядь с резными листьями, от которой у меня через минуту разболелся шрам от эльфийской стрелы. Потом вытащил из сумки зеркало — отвинскую безделушку, что стоила мне половину наёмничьей платы за месяц. Посмотрел на себя. Демоны Таэна, что за мерзость. Я выгляжу как шут, которого выгнали из борделя за дурной вкус. Пурпурный камзол с золотыми нитями, шёлковые штаны цвета больной мочи, бархатный плащ, усыпанный алыми каменьями — всё это кричит о богатстве и нищете разума. На шее — цепь с рубинами, тяжёлая, как ярмо, на пальцах — перстни, что звенят, как колокольчики. А лицо — пудра лежит толстым слоем, будто я мертвец, которого накрасили для похорон. Глаза обведены углём, губы — накрашены, как у старой шлюхи.