Золотой Змей
Шрифт:
— Кто сделал? — спросил я, глядя ему в глаза.
Он замялся, почесал затылок.
— Какой-то мастер из контадо… Не помню имени.
— Уходи, Дукат, — отрезал я, бросив копьё к его ногам. — И не возвращайся, пока не вспомнишь.
Он сжал губы, кивнул и вышел, сутулясь. На самом деле попытка была хороша. Копьё — почти на метр длиннее тех, с какими обычно идут в бой рыцари. Сокрушительное преимущество. Но я знал: несмотря на примитивность местных технологий — или, наоборот, из-за них — сама идея почти ничего не стоит. Если у тебя нет мастера, который сделает из дерева колесо, можешь хоть пять раз на дню его изобретать. Да, Дукат молодец, принёс прямо-таки вундервафлю. Вот только секрет её изготовления пытался оставить при себе. И ещё надеялся
— Мой сеньор… — наклонился ко мне Сперат, стоявший за спинкой трона.
— Нет! — оборвал я его. Я знал, что он сдружился с Дукатом. Придётся раздружиться.
— Я хотел предложить вам вина, — несколько обиженно пробасил Сперат.
— Да! — ответил я и с тоской посмотрел в ничем не прикрытое окно. На улице было тепло. Вот бы сейчас сесть на Коровку и прокатиться по окрестностям. Или уехать в поместье Розы — там сейчас Адель. А я сижу тут и слушаю тихий скрип перьев и перешёптывания — Вокула и Фанго развили бурную деятельность. Я даже не посмотрел на очередного посетителя. А вот все остальные уставились на него. Сперат поставил кувшин с вином на резной столик и положил руку на топор. Я глянул на дверь. В проёме стоял Браг Железная Крепь — коренастый, с широкими плечами и бородой, заплетённой в косы, как у долгобородов. В кирасе и шлеме, он смотрел прямо, без страха. Сейчас он походил на долгоборода куда больше, чем на человека. Он шагнул вперёд и заговорил своим тихим низким голосом:
— Я пришёл отдать тебе, Магн Итвис, себя. Ибо я виновен во всём. И от лица моей гильдии прошу о примирении.
Тишина стала густой, как смола. По традициям Караэна просьба о примирении означала согласие на виру — плату за прекращение кровной мести. Так делали между семьями, но между гильдией и человеком? Это было странно. Я отпил вина и посмотрел на Брага. Внимательно.
Глава 24
Утро в тени
В это утро в поместье Итвис всё дышало теплом и светом. Я сидел в беседке, увитой свежими побегами плюща — её резные деревянные края ещё пахли смолой и лаком, а солнечные лучи играли в щелях, рассыпая золотые пятна по столу. Сад вокруг был многолюден: садовники в соломенных шляпах, с лёгкими улыбками, копали мягкую землю, засаживая клумбы алыми и белыми розами, обрамляя их нежно-голубыми колокольчиками — последнее по желанию Адель, цвет её семьи. Движения садовников были плавными, почти танцующими, а воздух звенел от аромата свежей травы и цветочных бутонов, что ждали своей очереди в огромных корзинах рядом.
Я даже не знал, что в долине Караэна есть люди с такой профессией. Их услуги стоили не меньше, чем работа артели бродячих каменщиков. Но поскольку платил не я, наблюдать, как они превращают пустошь, оставшуюся на месте моего сада, обратно в уютный райский уголок — да ещё лучше, чем было, — доставляло мне чистое, ничем не омрачённое удовольствие.
Поодаль стучали молотки плотников — звонкие, но не резкие звуки вплетались в утреннюю мелодию. Они восстанавливали хозяйственные постройки или строили их заново. Нанятые люди красили стены поместья в кремовый цвет, что мягко сиял на солнце. Краску предоставил Университет — оставалось надеяться, что там нет мышьяка. На всякий случай я запретил красить внутри. Скрипели телеги, подвозящие новую мебель — резные стулья с бархатными подушками, столы из светлого дуба, — всё это под придирчивым взглядом Адель. Моя жена, в лёгком белом платье с красными вставками, стояла у крыльца, указывая, куда поставить очередной сундук. Её голос — твёрдый, повелительный — долетал до меня обрывками: «Нет, левее… и аккуратнее с тканью!» Гильдии оружейников и ткачей платили за это щедро, но их золото текло не в мои сундуки, а в Караэн, как дождь, смывая следы хаоса.
Браг Железная Крепь сидел в подвале поместья, пока я решал, что с ним делать. В принципе, меня устраивало, что он жив — так гильдия оружейников оставалась почти безвольной. Они, как и ткачи, были готовы торговаться, если я запрошу слишком большую виру, готовы отбиваться,
А я… я просто играл с сыном. Маленький Ивейн — светловолосый, с глазами, как утреннее небо, — ползал по почтенному, древнему покрывалу с вышитым гербом Итвис внутри беседки, хихикая звонко, как ручей. В руках у него была деревянная лошадка, вырезанная Сператом, — он скакал ею по геральдическому змею, подпрыгивая на изгибах тела. Я схватил его, подбросил в воздух — лёгкий, как пёрышко, — и он засмеялся, раскинув ручки, будто хотел обнять весь мир. Солнце грело нам спины, ветерок шевелил листья, а где-то вдали жужжали пчёлы, кружась над уже высаженными цветами.
— Папа, ещё! — крикнул Ивейн, а точнее, что-то загукал. Но я уверен, что понял его правильно. Я подбросил его снова, чувствуя, как тепло разливается в груди. Всё было правильно. Впервые за долгое время — легко и радостно. Поместье оживало, сад цвёл, а мы с сыном смеялись, будто весь Караэн с его интригами остался где-то далеко, за горизонтом, утопленным в утренней дымке.
Тут из-за яблонь показался Сперат — широкоплечий, с чёрной бородой, в простой рубахе, пропитанной потом. Утром, после совместной тренировки, я заставил его остаться и отрабатывать удары — он всё ещё не дотягивал до настоящего аристократа, чувствовалось, что начал тренироваться не с детства. Он шагал неспешно, держа топор на плече, но в его глазах светилась непривычная мягкость. Подойдя к беседке, он снял шапку, поклонился чуть неловко и пробасил:
— Мой сеньор, утро доброе. Я… хотел бы попроситься в город. К родным. Мать старая, сестра с детьми осталась — не видел их с зимы. Хочу проведать, пока тихо.
Я опустил Ивейна на покрывало — тот тут же потянулся ударить лошадкой няньку. Боец растёт. И посмотрел на Сперата. Его лицо, последнее время всё чаще хмурое, сейчас смягчилось. Он был со мной в самые тёмные дни, и этот простой запрос тронул что-то внутри.
— Езжай, Сперат, — сказал я, улыбнувшись легко. — И не с пустыми руками. Отсыпь себе сольдо, и не жмись — возьми пару сотен. И ещё… — я кивнул на столик, где лежал свёрток с новым плащом из роскошной белой шерсти с красным змеем на всю спину и серебряной застёжкой. Подарок мне от одного видного аристократа. — Возьми. Это тебе. За верность. И за лошадку Ивейна — видишь, как он её любит.
Сперат замер, потом широко улыбнулся, показав ровные крепкие зубы.
— Я рад служить вам, мой сеньор!
Сперат, забрав плащ и поклонившись ещё раз, ушёл к конюшне, насвистывая что-то весёлое. Я смотрел ему вслед, чувствуя, как утро становится ещё светлее. Почти сразу после того как он ушел, принесли завтрак. Опять что-то изысканное, от повара Адель. Похоже на омлет с травами и плоский пирог с мясом и персиками. Вкусно. Я велел разбавить вино посильнее, поняв что после еды и на солнце меня разморило. Ивэйн начал капризничать и кормилица его унесла. Я посмотрел туда, где последний раз видел Адель. Хм… Надо уточнить, установили ли кровать в нашу опочивальню. И, если да, насколько она надежна.
И тут мой взгляд наткнулся на Фанго. Он стоял у беседки, почти среди кустов в мешках, приготовленных для посадки. Его крысиная рожица выглядела такой несчастной и смущённой, что он с тем же успехом мог размахивать флажком на копье. Фанго переминался с ноги на ногу, теребя край серого плаща, будто птенец, выпавший из гнезда. Я сразу понял: у него срочные новости. Но этот хитрый человек ждал, что я сам их у него спрошу — чтобы не вызвать моего неудовольствия или хотя бы свести его к минимуму. Солнце всё ещё грело моё лицо, но тень от его сутулой фигуры, казалось, легла на это безмятежное утро.