Зона бессмертного режима
Шрифт:
– Тупым поленом ее, суку, куда не надо, – жутко огорчился Тот, вылез из чрева ГЭВН, грустно улыбнулся Ану: – Увы, дорогой учитель, увы. Не туфта голимая и не фуфло в натуре. И не как два пальца обоссать. Каюсь. Обосрался. Жидко и обильно.
Оказалось, что программу зэт удалось восстановить лишь частично – только в плане фрагмента, отвечающего за субхроноволны. То есть безопасно путешествовать в Туннеле было по-прежнему нельзя, зато появилась реальная возможность подключения к Гипернету – всекосмическо-межгалактической информационной сети. Ладно, и то хлеб, знание – сила, кто предупрежден, тот вооружен.
– Ничего, коллега, не беда. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Лучше испачкаться в собственном дерьме, чем в собственной крови, – добро глянул Ан на горестного Тота. – Иди-ка ты дохать [127] ,
127
Отдыхать.
128
Соверши половой акт.
129
Договорились.
Беззлобно подмигнув, он дружески оскалился, посмотрел, как Тот с Шамашем двигают из рубки, и с суровым видом, уже без тени улыбки, резко повернулся к Парсукалу:
– Слушай меня внимательно, говорю только один раз. Второго у тебя уже не будет. Ты, сучий потрох, жить хочешь? – И, не дожидаясь ответа, шагнув, с силой ухватил рукожопа за грудь. – Если хочешь, то давай колись. До самой жопы. С кем работаешь, кто барыга, кому думал спурить улов [130] ? Ну?
А чтобы вопрос сей не показался праздным, Ан с легкостью поднял Парсукала в воздух и со свирепостью, аки скимен [131] голодный, потряс:
130
Продать краденое.
131
Лев.
– Вещай, гад, душу выну.
И Парсукал, тонко чувствуя момент, разговорился, запираться не стал, рассказал про все и вся, как на духу. Что-де работает он с Исимудом, барыгой и скупщиком из центровых, и что-де Исимуд тот родом из хербеев, да не из простых хербеев, а харпатых кровей, и что-де завязан тот Исимуд с печенской мафией, куда максает долю, и совсем не малую, за крутую крышу и наглийский паспорт. А найти его можно через Гипернет по такому-то адресу и с вот таким-то паролем.
– Если фуфло задвинул – прибью, – с чувством пообещал Ан, глянул Парсукалу в глаза и медленно опустил на землю. – А что, хербейчик этот твой с размахом? Радановую тему потянет? Не зассыт? Не заложит?
Буйное, отлично развитое воображение уже рисовало ему перспективы, радужные, словно хвост мавлина. Что там раданий! А кубаббара, а куги, а эти голубые минералы с интенсивной эманацией [132] !.. Да если за эту планетку толком взяться…
– Что? Исимуд заложит? Закозлит, впрудит? Зашухерит? Да ни в жизнь, – отдышался Парсукал. – На него Космопол нарыл столько, сколько дай бы бог кубаббары нарыть. Да и печены звери еще те, если что не так, живо пустят на органы. Нет, нет, не заложит, – сделал вывод он, судорожно глотнул и начал заправлять в штаны выбившуюся рубаху. – А размах у него не хилый, будьте нате, бабла немерено. Он ведь звездолет этот хотел конкретно за наливу брать, – внезапно Парсукал замолк, обрадованно оскалился и, как бы осененный идеей, с надеждой прошептал: – Утес, а ведь еще не поздно. Надо бы дать знать Исимуду, тот наведет своих, нам, как организаторам, половинная доля. Звездолет – за наливу, гопоту – на протоплазму. А с такими бабками в галактике везде лафа.
132
Кобальтовые руды.
Ноздри его алчно раздулись, глаза исступленно заблестели, в углах тонкогубого лягушачьего рта выступила
– Значит, говоришь, лафа? Корешей своих отдать печенам на органы? – Ан жутко усмехнулся, страшно засопел и не удержался, сделал легкое движение рукой, отчего Парсукала приподняло, скрючило и впечатало мордой в пол. Так что хлынули кровь, сопли, слезы и моча ручьем. Разговора по душам не получилось.
А тем временем вернулся Шамаш – веселый, улыбающийся, с кистью голубой речемухи за ухом. Кинув взгляд на рожу Парсукала, он и вовсе расцвел, воодушевился, молодцевато подвернулся к Ану:
– Утес, все путем, Красноглаз на фонаре [133] . – Шамаш тактично помолчал, негромко кашлянул, небрежно показал на рукожопа: – Ну а с этим что? Трюмить [134] , парафинить [135] или уделать начисто [136] ?
133
То есть ждет (анун. феня).
134
Уродовать, подвергать пыткам.
135
Делать пассивным педерастом по особому обряду.
136
Убить.
– Нет. Отколи [137] ему угол и скважину, пусть живет ануннаком нормальным. Пока не форшмачить [138] , – сделал ударение Ан на слове «пока», глянул выразительно на Парсукала, дружески подмигнул Шамашу и подался на стадион к Красноглазу – там на закрытом корте для игры в мяч его ждали офицеры Армады. Собственно, ему было глубоко плевать на всяких там снарядчиков, надводников, наводчиков и бронелазов. Нет, внимание его привлекали орлы, причем орлы молодые, недавно вылетевшие из гнезда, – выпускники Вседорбийской Главной Имперской Академии пилотов. Отличники, теллуриевые медалисты, премированные за успехи круизом. Пара дюжин крепких, весьма уверенных в себе парней с пока что одинокими татуированными перьями на правых запястьях. Хотя нет, на руке чубатого летуна, сразу чувствуется, с Нода, гордо выделялся Знак трехперого – видимо, он был из бывших фронтовиков, героев и защитников Империи. Из тех, кто чудом уцелел…
137
Выдели.
138
Производить действие, унижающее ануннакское достоинство.
– А ну встать! Смирно! Равнение налево! – лихо выделался под ефрейтора при виде Ана Красноглаз. Урки, чалившие в свое время в штрафкомандах, выругались, отличники же медалисты даже не пошевелились, а главный, тот, что с чубом, нехорошо оскалился:
– Ну и пугало. Дали бы мне волю…
К слову говоря, Ан действительно был одет несколько странно – малиновые штаны, подкованные зэкобутсы и парадный генеральский мундир капитана звездолета со всеми регалиями, нашивками и аксельбантами. Довершал композицию головной платок, повязанный по уркомоде, – плотный, фиолетовый, с двумя огромными узлами, наподобие рогов. Пугало не пугало, но понимающему ясно – близко, не прогнувшись, лучше не подходить.
– Эй, братва, расхомутайте-ка его, – распорядился Ан, подождал, пока чубатого развяжут, и негромко, по-отечески сказал: – Ну дали тебе, сынок, волю. А дальше-то что?
– А вот, сучье вымя, что, – не орлом, а хищным зверем кинулся на него тот, но сразу же был взят на болевой, по всей науке уложен на пузо и дружески похлопан по плечу.
– Экий ты, право, горячий. Как парное ослиное дерьмо. Тебя как звать-то, сынок?
– Пусти, сучье вымя, пусти, – попробовал было рыпнуться герой, но Ан без промедления усилил нажим и все так же по-отечески изрек: