Зона бессмертного режима
Шрифт:
– Так-с, продолжим. Гм. Все же, как тебя зовут? А, Нинурта. Ну что ж, отлично, хорошее имя. Есть в нем что-то светлое, трогательное, напоминающее о детстве. Гм… Значит, говоришь, отпустить? А как голодный лев на горячее говно бросаться не будешь? Что? Не будешь? Ни на кого и никогда? Слово офицера?
– Да, да, слово офицера, – заверил медалист, со стоном поднялся с пуза и, ни на кого не глядя, с удрученным видом принялся баюкать руку. К слову сказать, не сломанную, не раздробленную, не выведенную из строя, а так, слегка подраненную. Куда ж пилоту без нее.
– Ну вот и ладно, вот и молодец. – Ан доброжелательно кивнул, подошел к отличникам и, как бы продолжая разговор, сказал: – Нет, ребятки, я не пугало. – Резко распустил застежку, быстро распахнул мундир и показал на выпуклой груди вязь мастер-егерской татуировки. Донельзя мудреную, на изумление хитрую,
– О, Мастер-Наставник! Генерал! – Медалисты встрепенулись, непроизвольно поднялись на ноги, а один, курчавый, с длинным носом, как-то заговорщически сказал:
– Генерал, я вас узнал, я писал о вас диплом. Вы – Корректор Совета Ан, Чрезвычайный политический отступник, при аресте убили восьмерых. Тема моего диплома называлась: «Опаснейшие супостаты Империи». Меня зовут Зу, одноперый субподорлик Зу, выпускник факультета Летной безопасности.
В отличие от угрюмого, немногословного Нинурты этот Зу так и шел на контакт – преданно смотрел в глаза, заискивающе улыбался, изображал радость, ликование и оптимизм. Чувствовалось, что идти на органы во славу Империи ему ну очень не хотелось.
– Шестерых, сынок, шестерых. Вот этими руками и ногами. Шестерых наглых, бешеных легавых псов, которых, я знаю, настоящие орлы также ненавидят всеми фибрами своей души, – мастерски швырнул пробный камень Ан, заметил ответную реакцию и сразу сделал знак Шамашу: – Эй, там, развяжите орлов. – Он подождал, пока с пернатых снимут путы, с важностью застегнул мундир и сразу взял быка за рога: – Ладно, хрен с ним, с прошлым, ребята. Что было, то было. Давайте лучше заглянем в будущее, которое, к счастью, не состоялось. Закончился бы этот круиз, распределили бы вас по гарнизонам, и начались бы трудовые будни – кто третьим, а кто и пятым подорлом на малых боевых «фотонах». На тех самых, ископаемых, что гибнут во славу Империи с рекордной постоянностью. Понятно, что на модерновых «гиперах» вакантных мест не бывает, желающих послужить на них во славу отечества хоть отбавляй. И вот, каковы же перспективы? – Ан сделал скорбное лицо, убито замолчал и изобразил боль, грусть, тоску, кручину и непротивление злу. – Теснота общаг, убогость гарнизонов, дешевые кибер-шлюхи, поганый ханумак. Лет где-то через пять – и это в случае удачи – вам разрешили бы жениться, но после службы на «фотонах» с их реакторами типа «бэ» вы едва ли смогли бы зачать сертифицированных детей – половина из них, согласно вердикту Совета, наверняка попала бы в Госконвертер. Наконец через Четыре Оборота безупречного служения вас послали бы на пенсию, дезактивировали бы ген и отправили на периферию наслаждаться вечностью – захолустная планетка, убийственная тоска и экстракт ханумака как единственная радость в жизни. И все это, конечно, лишь в том случае, если вы баловень судьбы и вас бы миновали радиация, пси-модуляция, спонтанно барражирующий ген, бластеры врагов, жало крысоядов, ментальный антивирус, все эти доносы, чистки, терки, профилактические психомясорубки… Ну как вам такая перспективка? – усмехнулся Ан, кивнул и, не рассчитывая на ответ, пошел вещать дальше: – А теперь послушайте, что предлагаю я. Послать любимое отечество на хрен и дружно податься ко мне. Взамен – каждому отдельное жилье, нерожавшая скважина на выбор, правильная доля в общаке и звание полного подорла. Но это для начала. А через год – тотальная дезактивация гена старости, со всеми вытекающими перспективами. Поймите меня, братцы, правильно – нам нужны пилоты, орлы, протоплазмы хватает и так. Ну, что скажете?
– Каждому жилье и бабу? А через год дезактивацию? – встрепенулись орлы, жутко заблестели очами и крайне единодушно, не выказывая сомнений, строем подались в предатели. – Достопочтенный Мастер-Наставник! Мы согласны! И черта ли нам в этой присяге… А что значит правильная доля?
Ну да, все верно, отечество далеко, а перспектива пойти на органы – вот она. Рядом.
– Очень хорошо, – одобрил Ан, понимающе оскалился и разом изменил манеру общения. – Равняйсь! Смирно! Слушай приказ. Старшим назначаю… – Он на мгновение замолк, глянул на вытянувшегося в струнку Зу, с отвращением вздохнул. – Старшим назначаю трехперого Нинурту. Сейчас вы все поступите в распоряжение Старшего Наставника, он охватит вас инструктажем, расселит по квартирам и поставит на довольствие. Уважаемый Старший Наставник, будьте так любезны. – Он строго посмотрел на радующегося Красноглаза, сделал всем салют и подался прочь – настроение у него было превосходным: похоже, проблемы с пилотами больше не существовало.
– Ребята, ребята, ну зачем же вы так, ребята. Ребята, ребята, ведь я вас так всех люблю, ребята…
Пустое, ребята не унимались, рычали, свирепели и охаживали друг друга руками и ногами – у Энки наливался внушительный синяк, Энлиль плевался кровью и ощутимо хромал. Кстати, он был тоже в чем мама родила, и ситуация для Ана явила образец прозрачности: Энки, придя к Нинти, застал ее с Энлилем, естественно, обиделся и затеял драку. Наверняка еще припомнил и все хорошее. И когда же только это все кончится?
– А ну-ка брейк! – негромко рявкнул Ан, но был услышал сразу и всеми – Нинти, дико вскрикнув, заплакала по-настоящему, прикрылась по возможности дрожащими руками, Энки и Энлиль застыли, выдохнули, испепелили друг друга взглядами, выматерились трехэтажно и с ненавистью расцепились. Да, что-то в их объятьях не чувствовалось братской любви.
– Иди к себе, – глянул Ан на дочь, глотнул, подивился завершенности форм, бархатистости кожи и округлости линий, грозно засопел, нахмурился и неожиданно внутренне облизнулся – а ведь у сынков-то губа не дура. Что у одного, что у другого. Только вот с серым веществом гипоталамуса нехорошо [139] . Ну да ладно, это дело поправимое.
139
Оно отвечает за сексуальную активность.
– Что, дети мои, плоть от плоти моей, бабу не поделили? – спросил Ан на удивление ласково, когда Нинти, подрагивая прелестями, ушла. – И ведь не просто бабу – сестру. Опять-таки плоть мою и кровь мою. А?
– Да, отец, это так, – шмыгнул расквашенным носом Энки. – Вы, как всегда, правы.
– Вы верно заметили, отец. Все никак не можем поделить, – тронул ноющие ребра Энлиль. – У нас, отец, любовный треугольник…
Что Энлиль, что Энки внешне получились в Ана – могучие, широкоплечие, макушками под потолок. Да и соображали весьма неплохо, весьма. Один отлично разбирался в технологиях, другой в естественных науках, в медицине. А вот по части баб – оба полные мудаки. Поставь в поле кол, повесь на него юбку – рысью побегут, наперегонки. У каждого по три жены, шкур, давалок, лакшовок немерено, так ведь все одно, такую мать, жить не могут без Нинти. Без своей младшенькой сестренки Нинти, безотказной, как лазерная трехлинейка. У которой с серым веществом гипоталамуса тоже очень и очень нехорошо. Вернее, слишком уж хорошо. И ведь жили бы себе тихо, мирно, без эксцессов и сцен у фонтанов… А так – шум, гам, блуд, лай, подрыв твердыни авторитета. Ох, верно говорят – чтобы ануннаком нормальным выросло чадо, как рукожопа распоследнего драть его надо. Да, видимо, мало драл он в детстве Энлиля и Энки, так что теперь, наверное, придется наверстывать. Усиленно. В ударном порядке.
– Ах, так у вас, значит, любовный треугольник? – поинтересовался Ан, коварно притушил блеск глаз и крайне равнодушно, вроде бы даже с ленцой пообещал: – Так я его, такую мать, быстренько разобью. А заодно ваши наглые, жирные рожи.
И мигом перешел от слов к делу – пронзительно закричал, резко взвился в воздух и мастерски изобразил свою «коронку», стремительный боевой переворот с ударами руками и ногами. Энки с Энлилем даже ничего не поняли – рухнули, как подкошенные стебли жухлой трын-травы, а Ан, выйдя в вертикаль, мягко приземлился и, глянув на свою работу, резко повеселел. Морды сыновьям он разбил основательно. Теперь оставалось разбить любовный треугольник. Так, чтоб уже не склеить. Раз и навсегда.
Глава 5
Разбудил Бродова сотовый – подло, нагло, ни свет ни заря. За окнами еще висела ночь, на тумбочке у изголовья тикали часы, мерно порыкивал настенный, поставленный «на плюс» кондиционер – не май месяц, зима.
«Кому не спится в ночь глухую». Бродов нащупал трубку, с писком изладил связь, коротко, но с экспрессией спросил:
– Але?
Звонила девушка Дорна, голос ее звучал как продолжение сна.
– Привет. Как спалось?
– Привет. Давненько не слышались, – хмуро отреагировал Бродов, а сам подумал, что супостаты наверняка уже расстарались со сканером.