Зов Оз-моры
Шрифт:
– Значит, мне мерещится вонь, – вздохнула Варвара. – Может, с недосыпу…
Грунтовая дорога была ухоженной и наезженной, по ней часто ходили повозки между Тамбовом и селом Моршей, где недавно был построен царский двор. Подвода катилась вдоль берега Цны, гладкую поверхность которой укрывал слабый туман. Сосновые боры перемежались с березняками и осинниками. Варвара понемножку принюхалась к запаху лещей, привыкла – и он перестал её раздражать.
На полпути к Тамбову, когда солнце уже высоко поднялось и начало проглядывать между кронами берёз и дубов,
– Якстерь инжаня! – засмеялась Варвара и толкнула плечом оз-аву.
– Что ж, спросим у неё, поменяется ли погода, – ответила та. – Промокнем на обратном пути или нет.
Она осторожно взяла божью коровку и подбросила, прошептав:
Якстерь инжаня!
Мани афток пиземс?
( Красный жучок!
Ясно будет или дождливо?)
Жук расправил в воздухе крылья и полетел в сторону прибрежного краснотала.
– К вёдру, – порадовалась волховка. – Сухими домой вернёмся. Это хорошо, но чересчур уж бабье лето затянулось! Так не должно быть…
К Студенцу телега подъехала, как и ожидалось, в полдень. Лишь узкая река отделяла путников от стен города.
Денис не видел Тамбов два месяца и поразился тому, как он изменился. Слободы огораживали уже не поваленные деревца с заострёнными сучьями, а плотный острог, совсем свеженький: бурые колья с бледно-жёлтыми остриями ещё не успели посереть.
– Частокол втрое выше тебя, Толга! – шепнул Денис. – И покрепче, чем в Козлове. На совесть мужики сработали!
– Путила Борисович мне про Боборыкина часто рассказывал, – ответила Варвара. – Он не любит этого боярина. Не любит, но уважает. Суровый, говорит, и дельный.
– Я тоже слышала о нём, – поддакнула ей Инжаня. – Здесь, на торге. Строгий он. За плохую работу батогами бьёт…
– А за что ж его Быков не любит? – спросил Денис.
– Из разных дерев они вырублены, – сказала Варвара. – Боборыкин строить укрепления мастер. Не воин он. Из крепости не выезжает почти. Совсем не как Быков. Путила Борисович – как раз боец…
Чтобы попасть в город, нужно было переправиться по мосту через Студенец, дать крюк и проехать через ворота, над которыми высилась деревянная башня, по размерам не уступающая Московской. За ней начинались слободы, где на месте сгоревших изб стояли новые – добротные, срубленные из толстых сосновых брёвен.
– И башню отгрохали, и дома заново отстроили… Когда успели? – вновь начал ахать Денис.
– Чему ты дивишься? – усмехнулась Инжаня. – Боборыкин раньше воеводой был в Шацке. Связи завязал. Тамошние помещики в Томбу крестьян шлют. В помощь воеводе. Лес валить. Брёвна возить. Город строить.
– Взапрок дельный воевода, – сказал Денис.
– Ты всё ещё хочешь к Боборыкину? – насторожилась Варвара.
Тот в ответ тяжело вздохнул.
– Хочешь, значит… –
– Толганя, мы зачем сюда приехали? – вмешалась в их разговор Инжаня. – Семейные ссоры устраивать или колосник покупать?
Торг располагался недалеко от Московских ворот – как раз там, где два месяца назад козловцы устанавливали дубовые щиты и где Денис впервые в жизни бился с татарами. Теперь там ничего не напоминало о сражении двухмесячной давности. По краям площади тянулись торговые ряды. С южной стороны продавцы разложили на прилавках ткани, меха и одежду, с восточного края продавалась ества, а с западного – скобяные товары и утварь.
Только с севера не было ни лавок, ни подвод, ни лотков. Там высилась недавно построенная деревянная церковь Знамения, а чуть правее, ближе к Московским воротам, находились кабак и постоялый двор с харчевней.
Продовольственные ряды всем видом показывали, что вчера был вержи – «день крови». Прилавки ломились от ещё не распроданного мяса и ливера, свиных ножек и голов, тушек кур, уток и гусей.
Солнце уже перевалило через зенит и начало снижаться, и на площади людское бучило замедляло своё кружение. Постепенно редели толпы покупателей. Коробейники складывали лотки и оставляли их у лавочников. Продавцы, чтобы поскорее распродать остатки товаров, сбрасывали цены. Уезжали домой опустевшие повозки, вместо них становились новые – те, что приехали издалека и успели к шапошному разбору.
Инжаня велела Валгаю примостить телегу возле подводы с мясом.
– Здесь неподалёку лавка одного купчика, – пояснила она. – За пуд мёда даёт восемь алтын. К нему пока не поедем, попробуем продать дороже.
Валгай спустил с телеги две кадки. Инжаня села на одну из них, а другую открыла, чтобы запах лесного мёда растёкся по пространству вокруг повозки.
Первый покупатель не заставил себя ждать. Подошёл к телеге с пустым горшком, спросил:
– Почём медок, мордва?
– Рубль за пуд, – ответила Инжаня.
– Побойся Бога! Таких цен даже в Москве нет. Ну, восемь алтын за пуд, ну, десять…
– Ты разве пуд берёшь? В руках горшок на два безмена[1].
– За безмен по алтыну заплачу. Хорошая ж цена. Из здешних купчиков тебе никто столько не даст.
– Хорошая-то хорошая… Ну, наложу я тебе горшок мёду, а что с остатком делать? Куда его девать? Кто ж у меня купит неполную пудовку? Или прикажешь мне до утра её продавать? Нет уж! Ежели всю кадку берёшь – будем ладиться. Нет – ступай своей дорогой.
Покупатель вздохнул и отошёл от несговорчивой мордовки. Подходили к ней ещё три слободских жителя, но и у них с ничего не получилось.
– Инжаня, почто так дорого просишь? Втрое ведь цену задрала… – спросил Денис.
– Дурак налетит – купит и по рублю. Нам выгода будет. Бывало ж такое. Умный торговаться начнёт. Поладим как-нибудь.
Они простояли ещё порядочно, прежде чем подошёл дьячок из церкви Знамения.
– Батюшка послал за воском. Есть у тебя?
– Три рубля за пуд. Сколько нужно?