Зов Оз-моры
Шрифт:
– Таких родников здесь четыре, – сказала она. – Все ручьи ржавые и все в одно болото текут. В нём никто ещё руду не добывал. Много накопаем.
Денис наклонился над ручьём и зачерпнул воду.
– Прозрачная!
– Чистая, – согласилась Инжаня. – Но постоит немножко, и станет мутной. Потом рыжие хлопья в ней поплывут.
Денис срубил молодое деревце, сделал из него заострённый кол и начал прощупывать дно там, где в болото впадал ручей.
– Чую руду, – сказал он.
Затем поковырялся в иле Ржавки, вытащил кусок бурого железняка, обмыл в ручье и хорошенько
– Добрая руда, – заключил он. – Здесь и будем её добывать.
Инжаня кивнула, толкнула его плечом и тихо спросила:
– Ты ведь не станешь записываться в стрельцы? Не увезёшь Толгу в Томбу?
– Не увезу. Не хочу квелить её душу, – грустно ответил он.
– Поклянись.
– Я люблю Толгу. Это крепче любых клятв.
– Добро. Поверю тебе, – ответила Инжаня.
Домой все вернулись затемно. Денис хотел было поцеловать жену, но та отвернулась от него.
– Не для тебя моё тело. Не для тебя мои потть. Не для тебя моя пада.
– В чём дело-то? Калину давишь?
– Нет, не краски пошли, – отрезала она и с презрением посмотрела на мужа.
– Такая баба охочая, и вдруг от мужа нос воротишь. Неужто с Валгаем снюхалась, когда к нему за воском бегала?
– Не снюхалась. Это ты предать меня хочешь. Бросить думаешь. В служилые записаться. Василий звал тебя в стрельцы, а ты что ему сказал? «Когда оклемаюсь». Лучше б ты с девкой какой загулял. Скорей бы простила.
– Снимай панар! Не кочевряжься! – вспылил Денис и ударил жену по щеке.
– А обещал, что бить не будешь… – бросила ему Варвара и убежала в дальний угол избы. Там она села на корточки, заплакала и долго повторяла как заведённая: «Не для тебя моё тело!»
Денис молча смотрел на неё: «Побить, не побить? Да нет, не надо. Правда ведь, виноват я перед ней». Он начал корить себя за неосторожный разговор в Тамбове, однако гордыня не позволяла ему попросить прощения.
Лучина уже почти догорела в светце, когда Денис всё-таки выдавил из себя:
– Толга, прости! Вовсе не настропалился я к Боборыкину. Никогда тебя не оставлю…
Варвара недоверчиво посмотрела на него и процедила сквозь зубы: «Не для тебя моё тело!» Затем она легла на лавку и укрылась тулупом. Денис не решился подойти к ней…
Глава 23. Нападение у заснеженной калины
За год работы у Быкова Варвара запомнила все православные праздники. И вот теперь, в день Евфимия Осеннего, она поднялась затемно, вышла во двор и стала пытливо всматриваться в рассветное небо.
Последнюю неделю погода была пасмурной и холодной. Несподручно Варваре было по утрам ходить к Инжане, а после обеда возвращаться в свою избу. Онучи намокали в сырой траве, приходилось брать с собой запасные. Вроде и невелик труд поменять их и высушить, но всё равно жалко было тратить время.
Варвара уже начала забывать о Нуянзе, которая за всю неделю ей ни разу не встретилась. Видно, даже больной на голову женщине не хотелось в ненастье выходить из дому и мокнуть под моросью, поджидая ненавистную
Накануне праздника неожиданно распогодилось. Небо над восходящим солнцем было без единого облачка, и это давало надежду на второе бабье лето. Хорошо было бы погулять с выздоравливающим Денисом по деревенским дорожкам, если бы в их семью вернулся мир. Однако Варвара так и не смогла простить Дениса. Кормила, конечно, его, но по ночам к себе не подпускала. Спала по-прежнему на лавке, тогда как он – на низких полатях в кершпяле.
На Казанскую Пречистую[1] солнечные дни закончились. Ночью на селение внезапно навалилась вьюга. Поднялся ветер, и тяжёлый влажный снег задавил ещё живую траву. На былинках обледенели насекомые, которые не успели спрятаться под опавшие листья. От внезапно нагрянувшего холода заскулили псы во дворах, заблеяли козы и загоготали гуси. Из замерзающего леса прибежали в заснеженных шушпанах молодые пары, которые тёплым вечером решили уединиться подальше от тесноты своих изб.
Наутро жители деревни вышли из своих домов уже в тулупах. Надела его и Варвара, когда сквозь вьюгу отправилась к Инжане на ежедневное пение: какая бы ни была погода на дворе, учиться всё равно было надо. Она уже знала, что скоро станет оз-авой, и догадывалась, что её волховское служение будет лишь ступенькой к чему-то более значимому.
Когда Варвара вышла из дома Инжани, смеркаться ещё не начало, но окружающий мир исчезал в сажени от глаз: за пеленой метели почти ничего не было видно. Тропинки уже занесло, и идти приходилось по щиколотку в мокром вязком снегу.
За то время, которое обычно уходило на путь до дома, Варвара добралась лишь до края двора Инжани. Там росли кусты калины, ещё не сбросившей ягоды, полупрозрачные и кроваво-красные, как кисточки мотыля на крючке у лещатника. Варвара решила их набрать, чтобы приготовить кулагу. Не думала она, что там её поджидает «рыболов».
Как только она подошла к калине, цепкие руки стиснули её горло.
– Толга, узнаёшь меня?
– Нет, – задыхаясь, ответила Варвара.
– Я Нуянза.
– Что тебе нужно?
– Ещё спрашиваешь? Ты – моя беда. Ты сломала мою жизнь, певунья!
– Чем же?
Нуянза отпустила горло Варвары, но крепко ухватила её за воротник овчинного тулупа.
– Я готовилась стать оз-авой, – заголосила она. – У меня был жених и было будущее, а сейчас ничего нет. Ничего! Впереди пустота. Унылая пустота, а потом смерть и Тона ши. Никакой надежды!
– Что же это за мужик у тебя был? – усмехнулась Варвара. – Дерьмо, а не жених! Не жалей о нём. Не ты ему была нужна, а твои доходы.
– Ты, тварь, никогда меня не поймёшь! Ты обласкана мужским вниманием, вот и не ценишь его.