Зоя. Том второй
Шрифт:
Из глаз потекли слёзы. Она продолжала смотреть на письмо и шептала:
– Ну почему же я ничего не могу прочитать? Сынок, Янек, мальчик мой… Софья, Герман, – кричала Анна, словно забыла, что их нет дома.
Долго приходила в себя. Отдышалась.
Перед глазами всё равно была какая-то пелена, но буквы были уже различимы.
Анна читала каждое слово громко, отрывисто в такт своему грохочущему сердцу, чтобы запомнить всё, что там написано на случай, если глаза опять подведут:
– «Дорогая… мама…, вашими… молитвами… я… скоро… буду… дома… Прошу… Вас…, сообщите… Зое… Ваш… сын…
Анна закрыла рот рукой, боялась закричать. Но громкий крик всё равно вырвался из груди. Она свалилась со стула на пол и громко зарыдала.
– Живой, живой, я же говорила, я же знала, что ты живой, сынок. Моё сердце чувствовало тебя, – причитала она между рыданиями.
Когда выплакала все слёзы, встала с пола. Прочитала ещё несколько раз.
Потом начала бегать по комнате, вытащила из шкафа печенье, накрыла на стол.
– Я приготовлю твои любимые пляцки, – говорила она, словно Янек уже рядом с ней. – Знаю, что ты будешь им рад. Помню, что в прошлый раз ты их не ел из-за обиды на меня, но прошло уже так много времени. Ты же забудешь все обиды? Правда?
Я одна ждала тебя, сынок. Тебе будет больно, скверно, тяжело услышать правду. Но я не буду молчать. Знаю, что ты жил ради Зои и детей, знаю, что не ради меня, но они не ждали тебя так, как я. Они забыли тебя.
Зоя согрешила уже с другим. Я всю правду расскажу тебе. И ничего ей передавать не буду. Она предала тебя, сынок. Ты сильный и справишься. Я помогу тебе.
Мы уедем в Польшу, выдадим Софью замуж. Ты у меня совсем ещё ребёнок. Найдёшь своё счастье на родной земле. Ты меня только послушай, мать плохого не посоветует. Я вот свою не слушала да оказалась здесь. Вся моя жизнь была наполнена слезами. А потом Софьюшка вернулась ко мне, и теперь ты.
Анна вытащила все запасы и пайки, которые приносил с работы домой Герман.
Присела на стул и стала ждать. Ещё несколько раз прочитала письмо.
Она нервно стучала пальцами по столу, а потом прошептала:
– Не-е-ет, сынок, никому не покажу твоё письмо! Они же расскажут Зое, а она придёт сюда, и ты поверишь ей, а не мне.
Анна вскочила со стула и стала лихорадочно убирать продукты.
– Я лучше накрою на стол, когда приедешь, и пляцки сделаю.
До самого вечера Анна перечитывала письмо, то накрывала на стол, то убирала всё обратно. То хотела рассказать Герману и Софье, то не хотела.
А потом у неё разболелась голова. Она прилегла в своей комнате и уснула. Проснулась, быстро нащупала в кармане письмо. Пробежалась по нему глазами. Вышла из комнаты, дома уже были и Софья, и Герман.
– Анна, – сказал Герман встревожено и подошёл к ней, – с тобой всё хорошо? На тебе лица нет.
Пани промолчала, направилась к столу, налила себе воду из графина, жадно выпила, потом налила ещё.
– Мама, – Софья подошла к Анне, обняла её, – что случилось у вас?
– Ни-че-го, – ответила Анна по слогам. – Я уморилась, легла спать. Приснился страшный сон. Хочу его забыть и смыть.
Анна начала поливать воду себе на запястья. Натёрла их докрасна, а потом произнесла:
– Всё, я в порядке, – и улыбнулась.
Софья кивнула и ушла в свою комнату.
Анна залюбовалась дочкой, потом взглянула на Германа и сказала:
–
– Взрослая, красивая, Влодек глаз с неё не сводит. Такой же безумно влюблённый, как твой Янек, – произнёс Герман. – Но меня, Анна, ты не обманешь.
Я не знаю, что у тебя произошло, но сказки о своём сне ты можешь с лёгкостью пересказывать Софье. Она впечатлительная, любит тебя, кивнула и ушла. Потому что правды от тебя не дождёшься. А пытать тебя бесполезно. И я не буду этим заниматься тоже. Придёт время, и всё раскроется. И это даже хорошо. Лучше я поберегу твои нервы и не буду заниматься допросами, мне их хватает на работе.
Герман подошёл к пани, поцеловал её.
– Ты такая загадочная, Анна… Люблю тебя больше жизни.
***Глафира завела Янека и детей в небольшую комнатушку с двумя кроватям.
– Тут будем ночевать, – сказала она.
В комнатке кроме кроватей ничего не было. Стены были побелены, и следы побелки оставались при случайном прикосновении на одежде.
– Вам придётся уместиться на одной кровати, располагайтесь, я схожу за едой в столовую. Попрошу две порции, у меня там знакомые есть, – дала указания Глафира и вышла.
Янек снял тулуп. Освободил сына. Помог Кате размотать платки.
Присел на кровать, и дети прижались к нему. Янек чувствовал, как любовь и нежность разливаются по его телу от этих детских прикосновений. Представил себе, как обнимет Зою, Злату, второго своего ребёнка. Сердце замирало от этих мыслей. Посмотрел на детей Карины и подумал, что они оба теперь родные для него. И нет у него другого пути. Только путь домой, к Зое. Янек не представлял, как всё сложится.
Гнал от себя плохие мысли. А они вдруг атаковали его. Что-то внутри заставляло сомневаться, бояться неизвестности. Но Янек переключался и радовался, что он и дети остались живы, и из Москвы дорога домой будет не такой долгой, как та, которую уже преодолели. Пугало только то, что ему теперь нельзя на вокзал. И Янек решил для себя, что думать об этом будет завтра.
Даже желание выспаться не давало потерять бдительность. Он понимал, что и рядом с Глафирой может быть опасно, и с нетерпением ждал завтрашнего утра, когда можно будет оторваться уже от этих душегубов.
Маленький сын ползал по кровати. Весь перемазался в побелке. Она была на нём везде. Увидев у брата белый кончик носа, Катя расхохоталась. И у Янека отлегло от сердца. Он радовался тому, что девочка больше не боится и верит ему. Не могла ведь испуганная девочка смеяться так, как смеялась сейчас Катя.
Янек смотрел на девочку, и иногда мельком ему мерещилась Карина.
«Я теперь всегда с тобой, – прозвучало у Янека в голове. – Я в детях…»
Янек вздрогнул, не успел поразмыслить над этим. Глафира вернулась, принесла две тарелки каши. Из своей отложила больше половины в тарелку Янека.
– Корми детей, – сказала она, – мне и этого хватит. От голода не умру.
Янек поблагодарил, покормил детей, уложил их спать и сам прилёг на кровать.
Глаза смыкались, мысли путались.