Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка
Шрифт:
Чем-то похож на Перемога. Был у меня в здешней жизни такой персонаж. Из Киева нас с Фатимой увозил. Чтобы пришибить дорогой. Вышло... несколько иначе.
Пять лет прошло - всего ничего. А сколько поменялось. Во мне, мир-то - как был, так и остался. А ножик Перемогов я до сей поры с собой таскаю. Память, однако. О чуде - живой остался.
– - Здрав будь, человек добрый, не меня ли ждёшь-поджидаешь?
– - Хыр-пыр. Плат сними. Ага. Тебя. Лезь в лодию. На нос! Хр-р-р... пошла, родимая. Весла возьми, дура.
– - А в морду?
Мужик и язык проглотил. Не жуя. После чуток
– - Э-э... Х-хыр. Ну, лезь сюды. Кормило-то удержишь? Оглоблища.
– - Ещё мявкнешь - зубы выкрошу.
– - Х-ха. Здорова ёлка, а ума ни на сколько. В бабское платье влез, а говорить по бабски не разумеешь. Меня Хрипуном кличут. Тебя звать Щепетуха, её (он кивнул в сторону глупо моргавшей со сна, выбравшейся из-под овчины, женщины) - Сторожея. Она мне сеструха. Троюродная, вроде. Ты при ей - служанка. Отливать будешь - только сидя. И подол подбирай. Мокрохвостка. Идём в Ростов по делу. Торговому. Тебе - невнятно. Ну, и ей - святым местам поклониться. По болячкам. По бабским. Будешь бухтеть - в реку вышибу.
Как-то я спец.задание гос.уровня несколько иначе представлял. Хотя, если подумать... Вспомни, Ваня, свой Деснянский поход. Какие бы славы, слова и деньги не воздвигались в начале, дело всегда сводится к простейшим вещам: что ел, как спал, хорош ли стул... у конкретного человека. А что этот человек попутно решает судьбы государств и народов... ваши личные проблемы. Микрофлору толстого кишечника - это не волнует.
Хрипун соответствовал своему прозвищу: хрипел, сопел, ругался и сплёвывал. Как вошли в Нерль Клязьменскую, в её низовых петлях я разок лажанулся с управлением. Обругал меня витиевато и пересадил на вёсла. Можно, конечно, и возразить. Но кормщик он лучше. Пришлось грести - дело пошло быстрее.
До чего ж неудобно в таком одеянии греблей заниматься! Платки на лицо съезжают, подол в ногах путается... Это ещё хорошо - на мне всякого нижнего нет. В затянутом корсете 18 века я бы тут... или, к примеру, стрингами в потной заднице по лодейной банке...
Ванька-оптимист. Хоронить понесут - и там повод найду сказать: "могло быть хуже". Греби-греби. "Зверь лютый" в юбке-трёхполке.
Бабёнка проснулась, согрелась под лучами вставшего солнца, уселась на носу лодки, бездумно уставилась в текущую навстречу воду. Хрипун поглядывал мне за спину, изредка сдвигая кормило в ту или другую сторону. А я впал в транс. Вполне по совету от Мономаха:
"Если и на коне едучи не будет у вас никакого дела и если других молитв не умеете сказать, то "господи помилуй" взывайте беспрестанно втайне, ибо эта молитва всех лучше, - нежели думать безлепицу, ездя".
Это - совет наезднику. А что делать коню?
– Шагать. Или, в моём случае - вгрёбывать.
Год назад мы проходили этим же путём в обратном направлении. Шли с Лазарем и его хоругвью. Два десятка молодых, здоровых парней. Азартных, весёлых, полных надежд. Большинство осталось на Бряхимовском полчище. Кто-то разошёлся по домам. Лазарь стал... "деревянным" послом, Резан - ленивым безопасником. Была команда, со-дружество. Осталось... А всего-то год прошёл. Хочется сказать что-то умное. Или чужое
"Несправедливо жизнь устроена - близкие люди - далеко, далёкие - близко, а недалёкие - сплошь и рядом".
Кстати о недалёких:
– - Слышь, Хрипун. Давай-ка вёслами поменяемся. Русло - прямое, тут и я по-рулю.
Мы поменялись местами и продолжили. Длина Нерли под триста вёрст. Нам столько не надо. Нам - полтораста вёрст до Ухтомы, потом ещё сорок до Суходы, а там - волок и вниз, в Ростовское озеро, в Неро.
Здешний путь активно используется корабельщиками, но такой жёсткой системы, как на смоленском "греко-варяжском" куске - нету. Тех порядков, что я у Вержавска видал - здесь не сделано. У Ростика - проходящая лодейка к берегу не пристанет, лодейщики - лагерем, где хотят, не встанут.
Здесь мягче - по деньгам. Не жалко - становись под крышу, нечем платить - ищи место на болоте. "На болоте", потому что берега рек на больших пространствах - низкие. В половодье - болото.
Ладно, встали в селище. Куча чисто бытовых проблем. В дом - последним, за стол - последним, кусок - последним. Взял хлеба краюху - получил от Хрипуна в лоб ложкой - поперёд "большака" не лезь.
Кончится поход - набью мужику морду. Просто чтобы не радовался.
Похлебали хлёбово, в очередь с одной мисы, вышел во двор. В нужник - не зайти: не только вонько, но и гадко. В смысле: гадят они тут.
Нашёл закуток возле забора, только достал, типа как древней иудей - мимо сопливка какая-то бежит. Разъедрить и уелбантурить! Вспоминай, Ваня, конспирацию с богословием: "...всякого мочащегося к стене".
Одно радует: мусульмане постоянно на корточки присаживаются. По всякой нужде.
Когда кому-то ещё хуже, чем тебе - это успокаивает.
"Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;
Присевши на траве под ивой наклоненной,
Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,
Поток, кустами осененный".
Почти Жуковский. И поток у меня... хорошо журчит - целый день к берегу не приставали, вгрёбывали без остановок.
Только начали укладываться - опять проблема: Сторожея - ушла в отказ. С криком:
– - Чтобы я...! Честная девушка...! С чужим мужиком...! Я с ним рядом не лягу!
Интересно: до какого уровня импотенции нужно довести местное население, чтобы стали возможны "унисекс-казармы" как в норвежской армии?
Хрипун - матерно хрипит, хозяин подворья удивляется:
– - Чего встали? Бабы - на поварню, мужики - в сени. Давай-давай, завтра вставать затемно.
Гендерная сегрегация, факеншит! Надо общие спальни с таковыми же сортирами прогрессировать. Или какие-то лежбища, трансгендерно-бисексуального типа? Дикие люди. Не норвежцы. И как в этих условия нормальному спец.агенту под прикрытием - исполнять гос.обязанности?
Выдали подушку с овчинкой, отправили в дровянник. Только расстелил - чего-то в ягодицу кольнуло. Комарик, что ли? Его - хлоп. А там ручка. Мозолистая. А выше - бородёнка. С улыбкой в полтора десятка зубов - от остальных только паузы остались.