Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы

Бирюк В.

Переход от Не-Руси, от «пустой земли», от лесных племён, к постоянной работе с Русью, в русских городках и селениях.

У нас были уже свои городки — Усть-Ветлуга, Балахна, Лосиный городок, Кудыкина Гора… Значительная часть имеющегося опыта оказалась негодна. Но мы уже понимали необходимость контроля пространства, задержек от дистанций, необходимость учёта особенностей конкретного места и его населения…

Я вовсе не собирался допускать потери темпа, снижения инновативности, просветительства, дисциплинированности… на Стрелке.

Но, обдумывая теперь какую-нибудь новизну, мы обязательно прикидывали и её тиражирование, распространение во множестве селений, на новых для нас территориях.

«Зверь Лютый» — пришёл на Русь.

«Представительства»… Не-не-не! Никаких замков с крепостями!

Чисто телеграфная вышка и избушка, в которой связисты живут.

И по мелочи: один-два приказчика, ведших торг моими товарами, прикупавшие местные, дававшие регулярные отчёты о ценах на рынке, пара точильщиков, выходивших на торг и не только доводивших инструменты местных жителей до бритвенной остроты, но и до меня — мнения этих жителей по разным поводам.

Го-с-споди! Через год я знал какую мзду берёт каждый княжеский ярыжка, кто с чьей женой спит, какая корова самая удойная, чей конь самый резвый… во всей тысячевёрстной полосе Окской долины.

Помещения для отдыха моих людей во время стоянок караванов, для переселенцев. Избы, амбары, погреба, баня… Лошадки, коровки, бабы, курицы, собаки… для обеспечения безопасности и функционирования всего этого.

Понятно, местным новые соседи были интересны:

– Эт чего?

– Это-то… печка белая, окошечко стеклянное, доска огнеспасательная, светильничек глицериновый, свечка стеариновая, прялка чудесная, крыша черепичная, бумага жестяная, золото деревянное, мыло зелёное, посконь синяя, велбуд глиняный, бусы хрустальные, зеркальце девическое…

Масса народу не по слухам, а живьём, на ощупь — смогла увидеть, попробовать, потрогать кучу моих разных новизней. И — захотеть. Кто — купить, кто — перебраться. Туда, где такое — норма, где всё это невиданное — делают.

Фактория, билборд, явочная квартира, телеграфная станция, постоялый двор, склады… Не «укреплённая», но «крепенькая» городская усадьба.

Мы стремительно, по сути — за одну зиму освоили нижнее и среднее течение Оки. «Мы» — потому что основная тяжесть лежала на моих приказных головах. Я мог только «пальчиком помановение» исполнять — времени не хватало, другие заботы одолевали.

Такое, «многоголовое», «змей-горыночное» продвижение, по общему, единожды составленному, всем понятному, регулярно сообща корректируемому, плану оказалось более эффективным, чем были бы мои «одноголовые» поползновения.

Я сужу по эффективности Живчика. У него была в начале некоторая фора, больше ресурсов, но к весне оказалось, что мы добираемся до конкретных местностей, людей, проблем — раньше его.

В начале весны я мог уже ставить на этом направлении достаточно нетривиальные задачи. Но о том — позже.

Конец восьмидесятой третьей части

Часть 84.

«Что нынче невеселый, т оварищ поп?…»

Глава 45 9

Смерть Калуза с семейством, переход Живчика в Рязань, исчезновение с политической карты «Святой Руси» Рязанского княжества — оно вновь стало называться Муромским — занимали не только нас. Очень занервничал Боголюбский.

До сих пор, не смотря на разные крамолы и меж-княжеские негоразды, всё было довольно устойчиво: в Залесье три князя. Суздальский — самый могучий, Муромский — самый слабый, Рязанский — самый растущий.

Суздальские не давали Рязанским съесть Муромских. Калауз «подымался» на беженцах с юга, смелел, взбрыкивал, получал по носу, на некоторое время успокаивался.

Теперь в Залесье — только два князя. Прежняя система балансов — сгинула. Живчик по духу — совсем не Калауз. Но, унаследовав его владения, унаследовал и интересы этих владений. Конфликты — объективно существуют. Как новый Муромско-Рязанский князь их будет решать?

Я эти вещи понимаю умозрительно, на уровне теории игр. Боголюбский — спинным мозгом русского князя.

Едва он понял, что «власть переменилась», как наплевав на дороги, погоды и этикеты, кинулся в Рязань. Не с войском пока, но с… достойной свитой.

Выразил соболезнования, постоял над могилками, помянул племянницу… И, прижав Живчика взглядом на поминальной тризне, негромко сказал:

– Коломну и Серпейск — мне.

Мне эту сценку потом пересказывали раза четыре. Чем дальше, тем «завитушек» больше. Видимо, Живчик испуганно икнул и ответил:

– Ну.

Андрей удовлетворённо кивнул и перешёл к мелочам. Всё левобережье Оки уходило к Суздалю. Включая даже приречные селения, поставленные напротив Рязани и Переяславля. По сути — пригородные посады, только что за рекой. Неразумно, но…

Право для Суздальских, Владимирских, Ростовских купцов торговать в Рязанской земле беспошлинно, право прохода, выдача татей…

Тут Живчик малость воспрянул и перевёл стрелки на меня:

– А мы всех татей — во Всеволжск гоним.

Расхрабрившись, он выложил Андрею и те изменения по ограничению рабовладения, которые он ввёл по моему совету.

– Погоди. А как же без вывоза? Вот взяли шишей. Ободрали плетьми, продали в холопы. А кому? Никто местный их не купит. Они ж сбегут и здесь шкодничать будут. Их всегда дальние купцы брали. А ежели мыто — по полста гривен с головы, то не возьмёт никто. И куда их?

– А во Всеволжск. Оттуда не бегают.

– А цена?

– Ой, и не говори, Андрей Юрьевич. «Зверь Лютый» прижимист — даёт две ногаты за ходячую голову. Считай — задарма. Да только… Его каторги людишки больше торга в Кафе боятся. Говорят… врут конечно… будто он души из людей вынимает. И в кости старые заключает. До самого Страшного Суда. Брешут, поди. Хотя, палец мёртвый у него на груди — сам видал.

И перекрестился.

Живчик энергично сносил враждебную ему Рязанскую верхушку и позволял себе многое.