Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Бирюк В.

Десятник стражи глянул на подол, потом — на меня.

— Чёт мне твоё обличье вроде…

— Само собой, десятник. Встречалися. А ныне — не держи. Сам понимаешь — служба княжеская.

Что «служба князя Суздальского»… не уточнил.

Отпустил. Просто потому, что я помню смешные подробности своего тогдашнего существования. Кусочек нашей, вот через эту железяку, общей жизни.

И мы поскакали. По Усвячи, по озёрам, по Ловати… Как я эти речки возненавидел! Мне надо на север, а Ловать здесь идёт чётко к западу.

Тихое

Лето только хмыкает:

— Куда дорога, туда и гонец. Реки — от бога. От него ж — и дорога. Скачи да радуйся. Что есть.

Я когда-то бывал в Великих Луках. В давно прошедшем будущем.

Факеншит! Спрягать глагольные времена для попаданца… мозги сломать!

Не надо: того городка, который я видел — нет. А вот семь лук — извилин Ловати — имеются. Трёх охотничьих луков, как на городском гербе — нету. Да и откуда? Герб — от Екатерины Великой. В те времена этимологией не заморачивались.

Забавно. Место помню, вижу. Вот же извивы эти! Вон там, на горке, ещё собор будет. А города — нет.

Я, конечно, понимаю — глухое средневековье, дикие туземцы, городок маленький… Но не до такой же степени!

В летописи первое упоминание — как раз сейчас, по поводу визита Ростика. В новгородских берестяных грамотах 40–60 годов этого века из переписки купцов:

«В Киеве Бог был свидетель между нами: из твоих фофудий девять выговорил я себе. Таким образом, в Луках гривен шесть…».

Кто такие «фофудии» — неизвестно. Но Луки — есть. А городка, на месте которое я помню — нет.

— А… где?

Тихое Лето смотрит удивлённо:

— Чего — где? До города ещё тридцать вёрст.

Ну, блин, «кочующие земледельцы»! Мало того, что каждая семья каждую весну из избы разбегается, откочёвывает по всяким сенникам — дровянникам, что общины целиком каждое десятилетие переселяются, так они ещё и города постоянно перетаскивают!

Ладно, скачем дальше.

* * *

Точно, есть городок. Так и зовётся — Городок-на-Ловати. «Луки» — его довольное новое название: «Городок» на «Святой Руси» уж очень распространено, не отличить. Кажется поэтому — чтобы различать — более позднему поселению добавили эпитет «Великие».

Городок уже лет триста стоит на правом берегу. Луки речные здесь, конечно, есть. Две петли почти полной окружности. В верхней — горка, метров на сорок выше окружающих болотистых равнин. Но не — «семь загибов на версту», как в том месте, где на рубеже 12–13 веков (в РИ) новгородцы крепость поставят. Сынок нынешнего Якуна — Дмитрий Якунич и смастырит.

Нынешние Луки ещё лет сто назад были крупным промышленным центром. Застройка на столбах, как у пруссов, куча скандинавских, балтских, западно-славянских элементов.

Особенно видны горшки фельдбергской

культуры: с гончарного круга, хорошо обожжены и богато орнаментированы. Невысокие, широкогорлые, с выпуклыми боками и суженной нижней частью. Украшены многорядной волной или горизонтальными линиями, встречаются штампованные узоры и налепные валики.

«Фельдбергская культура» — с реки Хафель. Там ещё такие известные города будут: Берлин, Потсдам, Бранденбург… Отождествляется с ободритами и лютичами.

Кто, когда, почему… не знаю.

Лукичане много занимались добычей железа и его кузнечной обработкой. Ножики хорошие делали. В пакетной трёхслойной технологии. Последнее время как-то оно… посыпалось. Сельским хозяйством увлеклись. Горшки, к примеру, нынче почти все привозные из Смоленской земли. «Голландская болезнь»? Нафига делать, когда можно купить?

* * *

Ниже городка — речка Рубежница, выше — Ольшанка. Между ними — осинники и два озера. С другой стороны — Ловать и за ней болота. А тут у берега — холм с городком и посадом под боком. Типичный святорусский пейзаж, антураж и население. Ну и где ж тут мне заховаться? С перископом. Или правильнее — с пери-фоном? Я ж слушать хочу.

Оп-па… А встать-то и некуда.

Городок забит санями, людьми… Переговорщики — «огнищане, гридь, купьце вячьшее» — по посаду на постой встали. В самом городке — Ропак со свитою и квартирьеры из Киева. Усадьбы чистят-моют, во всех дворах перины выколачивают.

Сам! Великий Князь! Едет!

«Самого» ещё нет — мы ухитрились вскочить в Усвячу на день раньше княжеского обоза. Теперь дня три придётся ждать — обоз идёт много медленнее, чем мы скакали.

Суетня-толкотня — хорошо: мы, со своими девятью «скоками» (рысаками) не торчим бельмом на глазу. И — плохо: постой не найти.

У Тихого Лета и здесь знакомец нашёлся. Только глянул на нас и сразу:

— Не-не-не! И не ищи! Всё забито-занято! Вятшие аж в хлевах ночуют!

— А как же…?

— В Губаны. Тама у меня тестя деверя стрый живёт. Привет передай. Ну и там… не скупися.

Делать нечего, ещё три версты вниз по Ловати. Селение это… Жители, видать, поднаторели «губу раскатывать». Отчего и название такое. Дядя цены сразу втрое задирает:

— Да ты глянь! Почитай во всех усадьбах новогородские стоят!

И правда: переговорщики — в городке, в посаде тамошнем. Но серьёзный человек один в дорогу не идёт. Вот слуг, какие не сильно на каждый день надобны, в дальнее селение и поставили.

Наших коней углядел — ещё втрое.

— Им же ж сколько овса надоть! А овёс-то ноне… не укупишь.

Услыхал приветы да поклоны от своего городского родственника, тихолетного знакомца:

— Ой, радость-то какая! Ой, спасибочки! Так вы ж почти родные!

И — ещё втрое. Типа: свои люди — сочтёмся.