Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Бирюк В.

Обычно волки друг друга не едят. Но в азарте охоты, голодные, запах свежей горячей крови… Отстали.

У Сухана на рукаве полушубка — кровавая полоса.

— Цапнул?

— Саблю вытер.

После успешного удара, прежде чем убрать клинок в ножны, его надо обязательно вытереть. И дело не только в том, что клинок ржавеет. Летом кровь сворачивается, густеет. Склеивает клинок и ножны изнутри. Зимой ещё хуже — примерзает. Через полчаса на морозе — саблю из ножен уже не вытянешь. Если волки дальше гонят — другой раз не отобьёшься.

Повезло: вскочили

в деревеньку. Только коней завели — хозяева полосу у Сухана углядели.

— Волки?! Собирайтесь да уходите!

— Как так?! Вы что ж, людей русских православных — зверям диким на съедение гоните?!

— Уходи-тя! Уходи-тя! Нам таких напастей не надобно! Нам от стаи не отбиться — скотину порежут, людей погрызут.

В крик кричат, чуть не плачут.

Присмотрелся — и правда. Забор невысок, снегом под самый верх занесён. Волку забраться да во двор спрыгнуть — не забота. В стае голов тридцать-сорок. Если они разом кинуться… В деревеньке три мужика: один — хромой, другой — кривой, третий — дурак. В прямом смысле — дебил. Бабы… им в пару. Одна ещё и на сносях.

Такой стае сапиенсов, которая русская деревня, от такой стаи люпусов, которая русские волки — не отбиться. Зимой волчья стая на дороге нормально берёт одинокого путника. Но чтобы целое селение… Сами дураки — снег надо было от забора убирать!

Тут нас стая догнала. И всякое препирательство кончилось: выгонять трёх оружных мужиков перед лицом такой опасности… — даже у этих ума хватило.

Две местные собачонки лесного зверя чуют, скулят, норовят в избу забиться. Кони храпят, рвутся — не удержать, затопчут с испугу. Запалили костры, соломы туда сырой кинули. Другой тут — и не сыскать.

Я прежде думал — только комаров дымом отгоняют, ан нет — и волки отошли. С одной стороны — дымовуха, с другой — мы трое с саблями. Звери запах и звук железа чуют — сторожатся. Железом по железу звякнуть — в лесу или в поле звук далеко слыхать.

И так — до света.

Глава 525

Рассвело. Ну, думаю, кончилось приключение, дальше поскачем. Сухан показывает:

— Вона. За ёлкой.

Точно, стая не далеко ушла, в лес спряталась. Ждут. Когда же тёпленькое мясцо из-за забора вылезет.

— Тихое Лето, часто у вас такое в службе случается?

— Не. Зимой. Раз-два.

— Каждой зимой?! По два раза?!

— Ну. В прошлом годе три дня на ёлке сидел. Ремнём привязался. Чтобы не упасть во сне.

— А конь?!

— А съели.

* * *

Факеншит уелбантуренный! Это ж середина «Святой Руси»! Светло светлой и прекрасно изукрашенной! Со многими красотами прославленными: бесчисленными большими городами, славными селениями, монастырскими садами, храмами Божьими и грозными князьями, честными боярами и многими вельможами, правоверной верой христианской…

А тут — волки. Которые это «славное селение» просто сожрут! Со всей «правоверной верой христианской». Наплевав на всех «грозных князей» и «честных

бояр».

Княжья гоньба! Гонец везёт послания высшего уровня! Переписка межгосударственная! И судьбы народов и государств зависят от того — успеет ли гонец на ёлку влезть да сумеет ли там высидеть. Пока волкам надоест под деревом зубами щёлкать…

Простейшее дело — доставка письма — превращается в героический подвиг. Со многими… хеппинсами и трамблами. Остаётся сказать — «аллах акбар». Тогда зачем придумывать послание? Мозги морочить, слова подбирать, продумывать реакцию адресата…? — Не будет реакции. Потому что волки гонца — съели, сумку с грамоткой — в клочки порвали. Лежат твои слова-мысли в снегу под ёлкой, догнивают. Воля божья.

И как с этим бороться? Свечку пудовую Николе Угоднику поставить?

Как-то эта тема у коллег-попандопулов… не рассмотрена. Не в смысле — «случается». А в смысле — обязательности, закономерности.

* * *

День мы с волками переглядывались, ночь опять костры жгли, «серых гостей из лесу» поджидали. Дымом провонялись… аж до сблёву.

На другое утро…

Вроде, нет их.

Вроде бы…

Стрёмно, однако. А ну как чуть в глубь леса отошли? Или ниже по речке поджидают?

Но… «труба зовёт». Деваться некуда — надо дело делать.

Аборигены опять в крик. Но — наоборот:

— Не уходи-тя! Не кидай-тя!

— Снег от забора вычисти. Может… и обойдётся. В этот раз.

Заседлали, поскакали. Живенько так. Коняшки наши бегут-торопятся. Чтобы побыстрее с того места уйти.

Как люди живут — непонятно. У меня ставятся погосты — в них десяток-три мужиков. Они отбиться могут. Есть тиун. У которого инструкция. В которой прописано и десять аршин высоты сплошного забора-околицы, и уборка снега изнутри и снаружи. За исполнение — тиун отвечает. Не головой, которую волки — может оторвут, а может и нет — лычкой, которую «Зверь Лютый» наверняка снимет. С последующим «на волю, в пампасы».

В сёлах моих — по сотне семей. Туда стаи и не подходят. Только одиночки-отморозки. Их и бить не надо: собак спусти — в клочья порвут! А здесь… Маленькие селения как следствие низкой удельной экологической продуктивности окружающей среды…

И за это людям — волкам в зубы?!

«Так жить нельзя. И вы так жить не будете».

Среди постоянных завитушек Двины я как-то пропустил момент, когда направление русла сменилось с меридионального на широтное. А потом мы наскочили на ещё один блок-пост.

Нежилое место. Заливной луг под снегом, на котором поставлены балаганы. Команда не сколько больше, чем у Ржева, сколько боеспособнее. На воинах не только пояса с мечами, но и кольчуги с шеломами. Кони у коновязи стоят осёдланные. Баб и пьяных — не видно. Разговор чётче, вопросы короче. Вдруг:

— А чё у тя голова повязана? Бились с кем?

У меня косынка из-под шапки вылезла. Выглядит как повязка на разбитую голову.

Показываю на Сухана, на полосу ещё видной крови на рукаве.