Зверь
Шрифт:
— Вы сами знаете это, монсеньор, — прямо ответил Ричард, твёрдо глядя Алве в глаза. — Я больше не ваш оруженосец. Вы сообщили через кардинала Левия, что освобождаете меня от клятвы. В Гальтаре моя шпага была сломана, а на Большом Совете в Олларии моё имя было предано позору. Что бы ни происходило после этого, вы больше не являетесь моим эром.
Алва помолчал с минуту.
— Пусть так, — сказал он наконец. — А что относительно той клятвы, которую вы принесли мне третьего дня в Нохе?
— Вы отказались принимать её! — с вызовом бросил Дик. — Я поклялся вам как
Выплюнув это обвинение, Дик тут же сжался: обвинить Алву в трусости было верхом непредусмотрительности. Несомненно, что монсеньор не потерпит подобного оскорбления в свой адрес и покарает наглеца. Но как иначе назвать то малодушие, с которой он увиливал от ответственности, накладываемой на него рождением?
Вместо того, чтобы разозлиться, Алва расхохотался – неожиданно яростно и безудержно.
— Какая прелесть! — сказал он, отсмеявшись. — Похоже, вы намерены осчастливить меня той преданностью, от которой отказался господин Альдо из Агариса? Но зачем же при этом лишать его ещё и фамилии?
— Он не отказывался от моей преданности, — буркнул обиженный Ричард, нахохлившись, как мокрый воробей. — Я сам не захотел служить ему. И никакой он не Ракан!
— Вот так? — язвительно спросил Алва.
— Да! — злобно огрызнулся Ричард. — Я был в Лабиринте и знаю всё! И вы тоже знаете! Ведь это вы вывели меня оттуда! Не вздумайте отпираться: я вас видел и слышал!
Алва застыл, напряжённый, как гитарная струна:
— То есть я привиделся вам, когда вы блуждали в гальтарских катакомбах? — осторожно спросил он.
«Сейчас он заявит, что я бредил!» — в панике подумал Дик и поспешно рванул с себя герцогскую цепь, висевшую на груди под рубашкой.
— Посмотрите, монсеньор, — торопливо заговорил он, протягивая Алве бляху из орихалка, украшенную по бокам карасами и полевым шпатом. — Это герцогская цепь моего предка, Ликандра II. Внизу герб, а наверху эмблема: сердце пронзённое четырьмя мечами. Эта же эмблема появилась в небе, когда вы впервые взяли в руки меч Раканов. Я не бредил в Гальтаре, монсеньор, клянусь! Я едва не погиб там, а вы вывели меня из Лабиринта. Вы стояли в круге света на пороге Северной башни. Рамиро тоже видел и узнал вас. А потом в Надоре я нашёл это, — и Ричард едва ли не силком впихнул Алве в руку древнюю бляху.
Тот безотчётно принял её и стал рассматривать, медленно поворачивая под разными углами.
— Самородная медь… — пробормотал он про себя. — Вот, должно быть, почему она сохранилась…
— Да, — признался Ричард, слегка покраснев. — Большинство старинных драгоценностей переплавили, многое отец продал, а оставшееся забрал Дорак. Но этого он не тронул. Орихалк теперь почти ничего не стоит.
— Так вы говорите, что нашли это в Надоре?
— Да, в сокровищнице, — подтвердил Ричард. — Я понял, кто вы, ещё в Лабиринте, и был уверен, что найду в Надоре доказательства. Но я и без них знаю правду. Только Ракан мог бы спасти Повелителя Скал от Оставленной.
— Оставленная? — Алва перевёл внимательный взгляд с бляхи на его лицо. —
Дик замялся, чувствуя, что для трезвомыслящего человека его слова и впрямь отдают предсмертным бредом.
— Это хранительница Лабиринта, — промямлил он. — Дочь Анэма, вашего предка. Её зовут Каталлеймена.
Алва опустил цепь Ликандра II, словно разом потеряв к ней интерес.
— Так вы видели в Лабиринте Оставленную?
— Да… Я не бредил, монсеньор, клянусь, — пробормотал Дик несчастным голосом, опустив голову.
— Может быть и не бредили, — спокойно согласился Алва. — Но в таком случае у меня для вас очень плохие новости, юноша.
— Плохие… Почему? — удивился Дик.
— Если я и вправду последний Ракан, как вы уверяете, то все мы станем покойниками ещё до наступления нового Круга, — спокойно пояснил Алва. — Если я Ракан, то Кэртиана обречена погибнуть именно на этом Изломе.
Ричард уставился на него в полной растерянности. Алва невесело усмехнулся и принялся медленно расхаживать по кабинету.
— Проклятие Ринальди, — бросил он через плечо. — Оно касается последнего потомка его крови. То есть меня, если верить вашим словам. Я бесплоден, юноша.
Дик потряс головой, пытаясь увязать разбежавшиеся в разные стороны мысли. Какая связь между гибелью на Изломе и проклятием Ринальди?
— Вы эсператист, Ричард, — спокойно продолжал Алва, видимо, сжалившись над его потугами. — Однако вы видели Оставленную. Вы нашли литтэна. Если они существуют, то и сказки об Ушедших – не вымысел, а реальность. Абвениаты верили, что Кэртиана живёт лишь благодаря крови древних богов, пока она сохраняется в людях. Пока существует Сердце мира, — и Алва снова взглянул на эмблему Ликандра II. — Но если я Ракан, то с моей смертью древняя кровь иссякнет.
— А разве принц Карл… — начал было Дик, вспомнив полупризнание, почти сделанное недавно Леонарду Манрику.
— Не мой сын, — возразил Алва. — Вы скоро увидите его и сами убедитесь в этом. Ведь у вас в Надоре есть галерея с фамильными портретами? Все Повелители похожи на своих предков так, что ошибиться невозможно. Сын Ракана будет Раканом с ног до головы.
— Значит, принц – законный наследник короля Фердинанда? — удивился Ричард.
— Вряд ли, — рассеянно отозвался Алва, продолжая расхаживать из угла в угол. — Иначе Катарине незачем было бы распространять слухи обо мне. Вполне возможно, что он сын покойного Феншо-Тримейна… или Джастина Придда. Принцесса Анжелика уж наверняка Придд, — добавил он вполголоса.
Дик почувствовал, что от этих откровений у него голова идёт кругом. Странно: сейчас, когда Алва отвечал ему почти не думая, он верил своему бывшему эру целиком и полностью.
Но… Катари и Оскар? Немыслимо!.. Однако это могло быть правдой. Если Феншо-Тримейн знал или хотя бы подозревал, что Карл Оллар на самом деле его сын, этим объясняется его удивительная, доходящая до нахальства самоуверенность. А Катари и Джастин Васспард, про которого Штанцлер говорил, будто он любовник Алвы? Не прятал ли эр Август за этим скандальным слухом куда более скандальную правду?