Звезда Одессы
Шрифт:
– Он тоже…
– Да. Он хватал ее за все места, до которых мог дотянуться. И начал делать руками вот так… И там тоже.
– Мама!
– Я же сама это видела. Думаю, они бы просто продолжили… Я имею в виду, до самого конца… тут, на балконе… По крайней мере, так это выглядело… Но потом они увидели, что я стою…
Тиция Де Билде коротко вскрикнула.
– Они не знали, что им так скоро придется зайти в дом, – продолжала ее мать. – Она приводила в порядок волосы, потому что они совсем растрепались…
– А он… он…
Раздался пронзительный свист чайника.
– Было довольно
– Погоди-ка… чайник…
Свист чайника замер; потом дверь в сад закрыли.
Я осторожно встал и, держась одной рукой за кухонный стол, открутил колпачок с «Джека Дэниелса». Я старался не слишком торопиться и делал все как можно медленнее. Тем не менее синие пятна в поле моего зрения перемещались слева направо, а всякий раз, когда я пытался поймать их взглядом, удирали – поспешно, короткими рывками, как пугливые рыбки в аквариуме. Чайник со свистком продолжал где-то завывать, пусть даже в другом измерении, протянувшемся параллельно воспринимаемому миру.
Первый глоток обжег мне горло и прошел по пищеводу до самого желудка. Я взял из ящичка коробку нурофена и забросил в горло сразу четыре таблетки.
На полочке над раковиной, между кофейными кружками, стояло Кристинино зеркало с ручкой, перед которым она наводила красоту, собираясь на ужин или на праздник. Одна сторона у него была обычной, а другая сильно увеличивала отражение. Я выбрал увеличивающую сторону. Лицо было отекшее и красное, с припухшими веками, а на середине верхней губы сидела противная черная корочка. Запивая таблетки нурофена «Джеком Дэниелсом», я старался не терять из виду своего отражения. Потом я поставил зеркало на кухонный стол и повернул его так, чтобы видеть немалую часть увеличенного себя.
В «Беспечном ездоке» [28] только что выпущенный из тюрьмы адвокат, которого играет Джек Николсон, прямо на улице выпивает из металлической фляжки первый после освобождения глоток виски. Напиток втекает в него, он издает что-то вроде «нюк-нюк-нюк» и при этом ритмично бьет себя локтем по боковой стороне грудной клетки – больше всего это похоже на то, как птица хлопает крыльями.
В кино исполнитель главной роли нередко замечает тех, кто неожиданно входит в помещение, благодаря зеркалу; наверное, поэтому не было случайностью то, что я впервые увидел ту девушку – мельком – именно в зеркале. Она стояла в коридоре, почти у самого входа в кухню, но я не слышал, как она зашла в дом.
28
Easy Rider, культовый американский фильм 1969 г.
Я еще два раза хлопнул себя локтем по боку. «Нюк-нюк-нюк», – сказал я еще раз: останавливаться на середине было бы неестественно.
У нее были длинные черные волосы и большие черные глаза. Во взгляде, направленном на меня, читалось что-то среднее между удивлением и весельем.
– Доброе утро, господин Морман, – бодро поздоровалась она, плавным движением снимая с плеча маленький синий рюкзак.
Сначала я поставил
– Я начну с мытья полов в гостиной, – продолжила она тем же бодрым тоном. – Вы сможете остаться здесь, в кухне, и спокойно продолжить свой завтрак.
2
Пока Кристина, дав задний ход, парковала машину, я смотрел прямо перед собой; я знал, что смотреть прямо перед собой – единственный шанс на спасение.
Пока мы ехали через весь город к дому шурина и невестки, было еще светло, но, когда свернули на улицу, где они жили, внезапно стемнело. Давид сидел на заднем сиденье и подпевал песне, звучавшей у него в наушниках. Самой песни я слышать не мог, и мне потребовалось некоторое время, чтобы ее узнать: «…in the middle with you», – услышал я голос сына позади себя и невольно улыбнулся.
В городе люди сидели на террасах кафе, но здесь улицы были уже, а дома – выше, и хотя наступил вечер пятницы, возле тонких, почти голых деревьев высоко громоздились уложенные один на другой мусорные мешки, которые заберут не раньше чем в понедельник утром.
Значит, мой сон был не только горячечным, но и пророческим, подумал я, разглядывая разобранную детскую кроватку, прислоненную к мусорным мешкам, – вовсе не старую или готовую пойти на слом, а довольно новую, хотя и безвкусно-простенькую, дешевую кроватку с белыми прутьями и ножками, с голубым крылатым слоником в изголовье.
– Тебе уже лучше? – спросила Кристина.
– С чего ты взяла?
– Ты сидишь и улыбаешься.
Когда мы уезжали из дома, Кристина закурила сигарету, и теперь, медленно повернув голову к ней, я все еще – или снова? – видел сигарету, зажатую между ее губами; иными словами, сигарета была той же самой. Как так – дорога с одного конца города на другой заняла столько же времени, сколько выкуривание одной сигареты? Или это новая сигарета?
Кристина положила свою прохладную руку мне на лоб.
– У тебя еще порядочный жар, – сказала она. – Ты в самом деле принял аспирин?
– Да, – ответил я.
Я хотел добавить: «И еще два стакана „Джека Дэниелса“» – но в последний момент передумал.
Кристина еще больше наклонилась ко мне и положила руку на мой затылок; в зеркале заднего вида отражался Давид, снимавший наушники. Когда мы уезжали с улицы Пифагора, я задался вопросом, не слишком ли он взрослый для обязательных семейных визитов, – и теперь точно знал, что так оно и есть.
– Очень мило с твоей стороны, что ты все-таки поехал с нами, – сказала Кристина, и я почувствовал, как ее пальцы пробираются между моей шеей и воротником рубашки. – Мне тоже не всегда… – она прижалась лбом к моему лбу, – ну, ты ведь знаешь Яна… Он мой брат, но все-таки…
– Неслыханный мудак, – сказал я.
Я плохо знал, чего ожидать теперь, и поэтому закрыл глаза. В темноте я почувствовал, как ее пальцы остановились у меня на затылке. Давид на заднем сиденье громко рыгнул, потом издал тяжелый вздох.