Звезда Одессы
Шрифт:
Я протянул руку к пачке «Мальборо» и подвинул ее к себе. Я ничего не спрашивал – в тот момент мне казалось, что лучше ничего не спрашивать. Я взял сигарету и схватил Максову зажигалку.
– Самое время, – сказал я, давая огоньку поиграть с кончиком сигареты.
Я глубоко затянулся и с силой выдохнул облачко дыма в сторону окна.
Возле нашего столика остановилась официантка.
– Два пива, – сказал я. – Больших.
Рука Макса скользнула к пачке «Мальборо».
– Так о чем ты хотел меня спросить? – произнес он.
Часть 2
1
Обычно,
– Я заболел, – сказал я жене, когда зазвонил будильник.
Рядом со мной раздался тяжелый вздох. Я мог бы вспомнить время, когда после такого сообщения она сразу поворачивалась ко мне, полная любви, брала мою пылающую голову прохладными руками и спрашивала, сколько тостиков, один или два, я хочу в постель во время завтрака. Но в последние годы она только вздыхала.
До меня доносилось журчание душа в ванной; потом я услышал, что жена чистит зубы и будит Давида. Удаляющиеся шаги вниз по лестнице. Я приподнялся среди подушек – резкая боль выстрелила вдоль позвоночника вверх, до самого затылка, – и слегка отдернул занавеску. Дневной свет тоже причинял боль. Казалось, кто-то стучит вилкой по железной тарелке далеко позади глаз.
Должно быть, я задремал, потому что Кристина, совсем одетая, вдруг встала у изножья кровати. В руке у нее была кружка кофе, но по тому, как жена ее держала, было видно: она пришла наверх вовсе не для того, чтобы принести мне кофе в постель.
– Позволь напомнить, что сегодня вечером мы идем ужинать к Яну и Ивонне, – сказала Кристина.
Она поднесла кружку к губам, будто хотела сделать глоток, и снова опустила ее.
Услышав имена шурина и невестки, я застонал – тихонько, но все-таки громче, чем собирался.
– Я болен, – сказал я, во второй раз за утро.
Жена опустила глаза и уставилась на кружку в своей руке; может, мне это привиделось, но я не мог отделаться от ощущения, что она мысленно считает до десяти.
– Мы договорились очень давно, – сказала она поразительно спокойным тоном; такое же спокойствие, наверное, царит в здании, откуда только что эвакуировали людей после сообщения о возможном заминировании. – В пятницу я напомнила тебе еще раз. И теперь ты болен. В прошлый раз ты тоже заболел. Я не стану еще раз звонить и отказываться: твое отсутствие будет слишком заметным. Ты просто примешь несколько таблеток парацетамола и пойдешь со мной. Нельзя так меня подводить.
Я попытался взглянуть ей в глаза, но она смотрела куда-то мимо подушки.
– Я не пойду, – сказал я. – Сегодня я не в состоянии есть стряпню Ивонны и слушать треп твоего брата.
Я подумал, что Кристина выплеснет горячий кофе мне в лицо. В глубине души я и сам был бы не против горячего кофе в лицо. Обычно после выплескивания горячего кофе семейные ужины сразу отменяются. Я вспомнил руки Ивонны: она надевала деревенские рукавицы и вытаскивала из
А теперь я разглядывал лицо своей жены.
– Посмотрим, как буду чувствовать себя вечером, – сказал я.
Какая-то часть меня хотела бы никогда больше не ужинать у шурина и его жены, но была и другая часть, которая находила в этом кайф и желала все увидеть вблизи. Эта же часть раньше выспрашивала о точном составе и способе приготовления блюд, давая определенное утешение людям, которые не сумели ничего добиться в жизни. Та часть меня самого, которая нуждалась в утешении, изо всех сил постаралась бы все-таки сопровождать жену сегодня вечером на ужин к ее брату и невестке.
Тем временем в дверном проеме появился Давид. Волосы его свисали на лоб мокрыми прядями. Я даже не видел, открыты были его глаза или закрыты.
– Крюсли кончились, – доложил он.
Кристина заглянула в свой кофе.
– Я скоро спущусь, – сказала она.
Она подождала, пока Давид не выйдет из спальни. Несколько месяцев назад у него появилась подружка: миленькая, но ужасно тоненькая девочка, которая иногда приходила с гитарой. На прошлой неделе она впервые осталась у нас поесть. За ужином дети под столом держались за руки, а сразу после десерта пошли наверх; вскоре из комнаты сына донеслись звуки гитары. И ее голос. Помню, я включил телевизор, чтобы посмотреть новости, но сразу убавил звук. Не знаю, чью песню она пела, в любом случае – американскую: что-то из пыльного угла Америки, без горизонта, с уходящей в никуда дорогой и чертополохом, сонно колышущимся над асфальтом. Мне вспомнился жест, которым она за едой убирала за ухо тонкие льняные волосы, ее миловидное личико, ее голос, то, как она смущенно бормотала, все время обращаясь ко мне на «вы», хотя я настоятельно просил называть меня «просто Фредом». Я подумал о том моменте, когда начинается любовь; и о том моменте, когда любовь заканчивается.
– Значит, я могу на тебя рассчитывать? – спросила Кристина.
– Посмотрим, как буду чувствовать себя вечером, – повторил я, но что-то в моем голосе должно было подсказать ей: вечером я буду чувствовать себя достаточно хорошо.
У меня вдруг возникло желание притянуть жену к себе через изножье кровати. Чтобы она меня утешила. А если это невозможно – чтобы утешиться самому. «Успокойся, – сказал бы я, положив руку на ее щеку, чтобы медленно взъерошить ей волосы, – мы еще тут».
В этот момент жена залпом допила кофе из кружки и пошла к двери. Там она еще раз обернулась.
– Родители тоже придут, – сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало естественно. – Они сегодня возвращаются из Франции и будут рады тебя видеть.
Я закрыл глаза. Сначала я увидел только черные пятна, а потом – длинный ряд мусорных мешков на краю тротуара.
– А Фатима придет в половине десятого, – добавила жена. – Ключ у нее есть.
– Фатима? – переспросил я.
Но ответа не последовало, а когда я открыл глаза, то увидел, что жена уже плотно закрыла за собой дверь спальни.