Звезда Одессы
Шрифт:
Он снова осмотрел свои пальцы. Я почувствовал, что жар добрался до моих глаз.
– Вот только двадцать четыре тысячи километров пробега – это чересчур, когда на счетчике едва шесть тысяч, – продолжал Макс, по-прежнему разглядывая собственные пальцы. – Хенк как-его-там тоже так считает. Хенк Лерхейс, или что-то в этом роде, хоть и не совсем так. Он перезвонил оттуда, чтобы уточнить, подразумеваем мы оба одно и то же или нет…
Официантка поставила на стол свежевыжатый сок и мое пиво. С помощью пива я, наверное, смог бы погасить жар или хотя бы залить
Макс выпустил голубое облачко дыма, повисшее над нашими напитками, и впервые посмотрел мне прямо в глаза.
– Поэтому когда Сильвия утром увидела, что ты «случайно» курсируешь по улице Бетховена, я быстренько сложил один и один и получил, как ты понимаешь, два.
Я не уловил его взгляда, а потом подумал, что моя идея была вовсе не так хороша. Я посмотрел ему в глаза и снова не уловил его взгляда.
– Ничего страшного, – продолжил Макс. – Надо же установить на машину новую правую фару после небольшого столкновения у Северного морского канала. Но к чему все эти старания? Мой номер есть в телефонной книге. Ну и потом, в Амстердаме не так много Г.
Где-то в нижней части моей грудной клетки что-то оборвалось; точнее, такое ощущение бывает, когда ты спускаешься по лестнице и оступаешься, ошибочно думая, что уже побывал на нижней ступеньке.
– Лемхейс, – сказал я, решив, что ничего лучше этого я сказать не могу.
– Что? – спросил Макс.
– Лемхейс. Тот человек в гараже. Его фамилия не Лерхейс, а Лемхейс. Хенк Лемхейс.
– Я сказал «Лерхейс»?
– Да.
Мы помолчали. Макс закурил еще одну сигарету и залпом выпил бокал сока; я сделал то же со своим пивом.
– Ты хотел меня о чем-то спросить, – сказал Макс наконец.
– Что? – сказал я.
– Разве ты не хотел меня о чем-то спросить? Сначала ты заявляешься в «Тимбукту», потом пристаешь на улице к моей жене…
Я хотел было что-то ответить, но Макс поднес указательный палец к губам.
– Шутка, – сказал он. – Нет. Но я все время думал: когда же он наконец перейдет к делу? Может, я ошибаюсь. Но если я ошибаюсь, то хочу в этом убедиться.
Мне захотелось еще пива, и, попытавшись привлечь внимание официантки, я увидел, как открылась дверь туалета; господин Бирворт наконец управился со своими делами. Он попрощался с девушкой за стойкой и направился к выходу.
– Не смотри сразу, – сказал я.
– Куда? – спросил Макс и всем телом слегка повернулся на своем стуле.
– Тот тип, вон там, – сказал я, – который сейчас подойдет. Помнишь, кто это?
Макс прищурился и покачал головой.
– Понятия не имею, – сказал он. – Твой отец?
– Это Бирворт. Помнишь, учитель французского, который грыз ногти. У него еще была такая жена, похожая на свинью, с волосами ежиком. Она работала в библиотеке.
– Да иди ты! – сказал Макс. – Они же в свободное время занимались грязными делишками? Делишками, о которых лучше не думать слишком долго?
Между тем господин Бирворт поравнялся с нашим столиком. Как раз в это
– Господин Бирворт!
Услышав свое имя, учитель обернулся; сначала он повернулся слишком сильно и беспомощно уставился в какую-то точку через несколько столиков от нашего.
– Господин Бирворт! – снова окликнул его Макс.
Он помахал рукой, привлек внимание учителя и жестом пригласил его подойти поближе.
Господин Бирворт сделал несколько шагов в нашу сторону; из-за стекол его очков недоверчиво смотрели на Макса влажные глаза. Как я теперь увидел, руки он держал в карманах пиджака.
– Мы ваши бывшие ученики, – сказал Макс с широкой ухмылкой. – Это Фред. Вы его точно помните. Фред Морман.
Господин Бирворт наклонил голову поближе к нашему столику и уставился на меня.
– Фред Морман, – сказал он.
Возможно, он думал, что, произнеся мое имя вслух, пробудит в себе какое-нибудь воспоминание. Но на его лице не появилось никаких признаков узнавания. Он посмотрел на Макса.
– Макс, – сказал Макс. – Макс Г.
Услышав эту фамилию, господин Бирворт шевельнул губами. Раздалось короткое чмоканье, и он облизнулся; в одном из уголков рта осталась горчица.
– Да-да, – сказал он тихо. – Я помню, кто ты такой.
Казалось, он хочет идти дальше, к двери, но удерживает себя. Его глаза приняли строгое выражение, словно он собрался выставить кого-то из класса за безобразное поведение.
– Могу я надеяться… – начал он, но не закончил фразу.
Между тем Макс скрестил руки на груди: он явно забавлялся. Господин Бирворт одернул пиджак и перевел взгляд с Макса на меня.
– Надеюсь, вы оба смогли пожать плоды обучения, независимо от того, чем занялись впоследствии. Всего доброго.
Быстрее, чем можно было бы ожидать от человека его возраста, он оказался у двери и, не оборачиваясь, вышел на улицу. Там он выпрямил спину и хотел было пройти мимо витрины, за которой стоял наш столик, но передумал и пошел по улице Бетховена в противоположную сторону.
– Ты можешь перевести мне это? – сказал Макс. – В последнее время мой французский стал не очень хорошим.
Я тяжело вздохнул, взял свой пивной бокал, увидел, что он пуст, и поставил его обратно.
– Плоды, – сказал я. – В этой метафоре школа предстает деревом, с которого собирают плоды. Потом мы начинаем заниматься делами. К счастью, у нас еще есть эти плоды. Для чего бы то ни было. Всего доброго.
– Да, – сказал Макс. – Или, как красиво говорят французы, oui. [27]
Он подозвал официантку.
– У меня тоже жажда, – усмехнулся он. – Посмотри-ка на часы, можно ли.
27
Да (фр.).