Звезда Одессы
Шрифт:
– Не помню, как об этом зашел разговор, – говорит Давид. – Может быть, потому что мы здесь сидели: я имею в виду, мы с Натали. На том празднике, здесь, в саду, помнишь? В тот раз, когда Плут залаял на друга Макса, как его там…
– Ришард, – подсказываю я. – Ришард Х.
– Да, на него. Значит, мы сидели тут за столиком, и в какой-то момент к нам подсел Макс. Немножко поболтали, ну, ты знаешь, он отпускал всякие шуточки и все такое. По-моему, он был остроумным. А потом разговор зашел о саде и о том, что мы теперь в самом деле красиво живем. Когда Натали пошла в туалет, он подмигнул мне и сказал это о госпоже
– И тогда он сказал тебе, что она лежит здесь?
– Он был очень краток, но мне все стало ясно. Я хочу сказать, что очень долго не мог понять, шутка это или нет. А потом он резко сменил тему и стал спрашивать, как дела в школе.
Носком туфли сдвигаю камешек с плитки в траву. Потом смотрю на балкон: балкон, с которого я сам регулярно наблюдал за собакой; балкон, где Петер Брюггинк сзади обнимал Ивонну; где я стоял с Максом за несколько недель до нашего отъезда на Менорку.
– Он задавал очень конкретные вопросы, о том, как у меня дела с тем или иным предметом, – продолжает Давид. – О том, не докучают ли мне какие-нибудь учителя. Я рассказал ему о господине Вервурде, который может без конца нудить про окружающую среду и ветроэнергетику. Натали уже вернулась из туалета, но я еще сказал, что Вервурд всегда ставит мне плохие оценки и поэтому я могу остаться на второй год.
– Да? – говорю я, внезапно встревоженный.
– Ну, это была шутка – сначала я думал, что он опять шутит. Но он достал бумажку и записал фамилию Вервурда. А потом встал, расцеловал Натали в обе щеки и подмигнул мне. Вообще-то, я совсем забыл об этом, но вскоре Вервурд ни с того ни с сего перестал приходить в школу – несколько недель. А когда вернулся, он был… да, он стал совсем другим. В последнем табеле он поставил мне девятку, [57] и благодаря ей я в этом году перешел в следующий класс.
57
В Нидерландах применяется десятибалльная система школьных оценок.
Смотрю на сына; из-за вечнозеленого хвойника на траву падает первый луч солнца.
– А ты? – спрашиваю я. – Что ты об этом подумал?
– Я… по-моему, это было классно. Я имею в виду, что он просто так сделал это для меня. Ну, в точности как он помог и тебе, со всем этим тут…
Он обводит рукой сад.
– По-моему, печально, что его больше нет, – говорит он.
Делаю шаг вперед, после некоторых колебаний кладу руку сыну на плечо.
– По-моему, тоже, – говорю я.
Давид поднимает глаза и смотрит на меня:
– Папа?
– Что, сынок?
– Можно тебя спросить? Только скажи честно.
Поднимаю руку, как бы давая присягу:
– Обещаю.
– Когда мы были на Менорке, я однажды видел тебя в бассейне гостиницы. Помнишь?
Киваю:
– Конечно.
– Ты был там совсем один. Ну, еще только этот… этот странный парень.
– Да.
– Я очень долго думал,
– Что сделать?
– Ты ничего не собирался сделать этому парню? – говорит Давид тихо.
Развожу руками и принимаюсь смеяться.
– Мальчик мой, – говорю я, привлекаю сына к себе и прижимаю его к груди. Он давно мне этого не позволял.
– Конечно нет! – говорю я со смехом. – Мне он тоже показался странным. Я немножко поиграл с ним, и все.
Держа Давида в объятиях, опять смотрю на балкон второго этажа. Направляясь в серебристом «мерседесе» в Хилверсюм, где снимали «Миллионера недели», мы с Ришардом Х. говорили об этом балконе. Сперва я осторожно завел речь о ливерной колбасе, которую Ришард принес для собаки госпожи Де Билде, – в надежде косвенным путем разузнать что-нибудь еще, – но Ришард вдруг замотал головой.
– Пока все идеально, – сказал он. – Вот только девушку жалко.
Не имея ни малейшего понятия, о чем он говорит, я спросил:
– Какую девушку?
– Макс тебе не рассказал?
Ришард снова замотал головой.
– Иногда этот сукин сын совсем не соображает. Ужасно глупо, если ты не знаешь. И я ему это говорил.
Ришард закусил губу и поддал газу. «Мерседес» по правой полосе проехал мимо черного «БМВ».
– Выходит вдруг на ваш балкон. Фея из «Тысячи и одной ночи». Марокканка, если я правильно понял. Не знаю, что она там делала, но было очень неудачно, что она там стояла и видела меня в саду.
Я несколько раз сглотнул, но горло осталось сухим.
– И тогда?.. – сказал я тихо.
– И тогда, и тогда, и тогда… Такие вещи невозможно объяснить. Типичное НВНМ.
– НВНМ?
– Неудачное время, неудачное место. И все-таки мне до сих пор не по себе. Семьи с детьми, красивые девушки – если нет необходимости, то лучше не надо. Похоже, это здесь.
И «мерседес» повернул на парковку телецентра.
Мне снова вспомнился тот вечер: как по окончании съемки «Миллионера недели» я сначала поискал Ришарда Х. и как в конце концов обнаружил, что серебристого «мерседеса» на парковке больше нет.
Чувствую, что Давид пытается высвободиться из моих объятий, держа его за плечи, смотрю ему в глаза. Хочу сказать еще что-нибудь о том «странном парне» в бассейне на Менорке, стараюсь придумать шутку, в которой обыгрывалось бы выражение «НВНМ», – но только ласково щиплю сына за шею.
– Пойду и заберу для тебя из машины тот диск с «Бешеными псами», – говорю я.
Улица Пифагора в это время пуста – почти пуста, как я вижу, подходя к «чероки», припаркованному прямо напротив входной двери: как раз в этот момент, точно по уговору, из-за угла улицы Коперника появляется та крашеная блондинка с двумя собачонками, похожими на креветок.
Постояв, спиной вперед возвращаюсь к своей двери.
– НВНМ, – шепчу я сквозь зубы, роясь в кухонном ящике возле плиты среди отверток, резинок, батареек и мотков веревки в поисках канцелярского ножа.
После моей заключительной тирады – тогда, почти год назад – эта блондинка больше не отваживалась в человеческое время выводить своих мохнатых ракообразных, чтобы те срали в сквере. Я видел ее то около полуночи, то в предрассветных сумерках – всегда в такое время, когда не мог выскочить на улицу в трусах и футболке.