Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…
Шрифт:
Та-а-ак… Где-то он уже видел точно такого мальчика… Видел!.. Определённо, видел!.. Вот только где, понял не сразу… Когда же вдруг вспомнил свой детский портрет, который висел в доме его родителей в Варшаве, был страшно поражен сходством ребёнка на портрете с ребёнком, стоящим сейчас тут, перед ним, на обочине этой дороги. «Даже в одной поре!..» – промелькнуло в голове барона. Единственно, что рознило двух этих мальчиков, так это одежда. Тот, на портрете, который принадлежал перу талантливого художника, был запечатлен в бордовом бархатном костюмчике, добротных
Этот же босоногий мальчик, стоящий сейчас перед ним на обочине дороги, был одет очень бедно – в коротенькие штанишки из черного сатина, которые держались на нём благодаря двум тонким лямкам, да в латаную рубашонку. Вот и вся его одежда…
Пока Ясно Вельможный пан изучал образ Михаськи, Михаська изучал образ Ясно Вельможного пана… Он просто-таки не сводил с него своих больших, синих глаз… Ведь таких величественных, со строгим лицом и красивыми волосами людей, как этот барин, Михаське еще не доводилось встречать на своём жизненном пути! Определённо, не доводилось!..
Ясно Вельможный пан, в свою очередь, тоже продолжал смотреть на Михаську… Смотрел и смотрел на него, смотрел и смотрел, не переставая при этом нещадно теребить свою бородку…
О чем размышлял он, никому не дано было знать… Ни кучеру Яцку… Ни малышу Михаське… Но… после известных событий на дороге, когда Михаська чуть было не погиб под копытами лошадей барона Ордоновского, его забрали из деревни Каленевцы в панскую усадьбу, пояснив, что у него теперь есть право жить в этой усадьбе на правах сына Ясно Вельможного пана.
Не совсем было понятно Михаське, тогда пятилетнему малышу, почему у него вдруг стало два отца… Причем этот второй его отец оказался ни кем-нибудь, а самим бароном Ордоновским… Но по тому, с каким почтением к нему стали относиться все окружающие, он понял, что быть сыном Ясно Вельможного пана не так-то уж и плохо… Не так-то уж и плохо жить в его имении, где ему не отказывали в еде, одежде, где его учили манерам, грамоте, танцам, фехтованию, верховой езде. Звонкий его детский голосок слышался и в стенах усадебного дома барона, и в аллеях его великолепного парка. Обнажённое белоснежное тельце Михаськи можно было созерцать сквозь радужные брызги панского озера, где он, под присмотром нанятого для него гувернера, с визгом и восторгом придавался удовольствию, купаясь в его водах, прогретых ласковым летним солнышком.
Михаил был благодарен отцу, что в течение своего детства и отрочества он не был обделён его вниманием и материальной поддержкой. Отец дал ему сначала домашнее образование, наняв для этого приходящих учителей, потом среднее образование в гимназии… А когда он стал взрослым, отправил в Варшаву получать высшее образование. Но, несмотря на то, что Михаська был родным сыном самого барона Ордоновского, аристократа самых что ни на есть «голубых кровей», по своему социальному статусу он так и оставался простолюдином по имени Михаил Селивестрович Богдан…
«Михаська!
– Ну?.. Что ты всё смотришь на меня, как баран на новые ворота, смотришь и молчишь? Я уже десятый раз к тебе обращаюсь, а ты, как оглох!..
– Ой… прости, ради Бога, Станек! – наконец-то придя в себя окончательно, извинился Михаил и виновато погладил Станислава по руке. – Прости! В глубокой отключке я был… Задумался…
– Ну, ты, братишка, даёшь! – не переставал удивляться Станислав. – Я и эдак к тебе. Ян так к тебе… А ты, как скончался!.. О чем ты всё раздумываешь?..
– Да вот… Детство вспомнилось… Вспомнил, как впервые повстречался на проселочной дороге со своим отцом, бароном Ордоновским.
– Когда чуть под копыта лошадей его экипажа не попал? – улыбнулся Станислав. – Помню, помню эту историю, Михаська. Да-а-а, известная на всю округу была история. Если бы тогда не мастерство кучера… О-о-о… Не сидел бы ты сейчас тут рядом со мной в этой коляске и я бы никогда не узнал, что у меня мог бы быть такой славный братишка…
– Да ладно тебе!.. – стушевался Михаил и легонько ткнул Станислава локтем в бок.
– А знаешь, Михаська, пока ты сейчас был, так сказать, в отключке, я смотрел на тебя и тайно любовался тобой! О, Святая Мадонна!.. До чего же ты на отца своего, на барона похож! Как много тебя с ним роднит!..
– А на матушку свою я не похож? С матушкой меня ничего не роднит?
– С матушкой?.. – скрыто улыбнувшись, переспросил его Станислав. – Да как тебе сказать… Кое-что, конечно же, роднит… Например… чрезмерная твоя покорность в характере… И порой, очень излишняя… А ведь покорность, братишка – удел рабов… Да, да… Удел рабов…
– Так я, в некоторой степени, и есть раб! – как-то уж сильно вдруг сник Михаил. – Да, да! Раб! Самый настоящий раб!!! – помутился его взор…
– Успокойся, Богдан! – засуетился Станислав. – Это не совсем так!.. Вернее, только отчасти…
– Пусть хоть и отчасти, но, тем не менее, так оно и есть! Тебе, Войцеховский, именно об этом хотелось бы сейчас со мной поговорить?!! – с негодованием смотрел он него.
– Всё! Всё! Успокойся!.. Не принимай всё так близко к сердцу! – попытался отмахнуться от него Станислав.
– Не затыкай мне рот, Войцеховский! – с нежданным накалом яростных страстей прокричал ему в лицо Михаил. – И запомни, запомни раз и навсегда: я и сам прекрасно помню о своём плебейском происхождении! Поэтому… попрошу тебя не утруждать себя тем, чтобы всё время напоминать мне об этом! Понял меня?!!