Звезда в колодце
Шрифт:
— Признаешь ли ты нашу власть, девица Годунова?
— Да, великий государь! — снова поклонилась Ксения.
— Как ты меня назвала, а ну-ка повтори, — обрадованно потребовал Отрепьев.
— Великий государь, — терпеливо произнесла Ксения.
— Царевна, беру тебя под свою руку и жалую тебе блюда со своего стола, — торжественно провозгласил Самозванец, и обратился к Петру: — Воевода Басманов, проведи царевну в женские покои, позаботься, если чего не хватает в ее опочивальне, а затем присоединяйся к нашему столу согласно обычаю, по которым мужчины пируют отдельно от женщин.
Басманов и его невеста снова поклонились Самозванцу, сидящему на возвышении, и Петр
— Ксеньюшка, великий государь назначил меня главой Стрелецкого приказа, и мне нужно месяц прожить в Стрелецкой слободе, принять дела.
— Значит, я останусь здесь одна и без тебя, Петя, — горестно прошептала Ксения и по ее щекам покатились невольные слезы. Чтобы унять свой плач она куснула сладкий пирожок с изюмом, но пирожок не помог, хрустальные слезы продолжали литься из ее больших красивых темных глаз.
— Не печалься, ясная моя заря, наша разлука продолжится недолго, пока воевода Мнишек не пойдет на уступки и не отдаст свою дочь Дмитрию Иоанновичу, — стал убеждать невесту Басманов и подумав снял со своей шеи золотую наградную монету. — Возьми «угорку» — мне ее твой батюшка в награду дал за оборону Москвы от войск крымского хана Казы-Гирея. Если я тебе понадоблюсь, отошли мне ее вместе с верной горничной, и я немедленно примчусь к тебе!
Ксения взяла «угорскую» монету и ее настроение несколько улучшилось от полученной возможности в любой момент призвать любимого жениха к себе. Петр нежно прижал ее к себе, поцеловал, и она, растаяв в его объятиях, с надеждой стала думать о том, что он прав — Самозванец уладит разногласия с родней своей польской невесты и тогда ее счастью с Петром Басмановым больше ничто не помешает.
Глава 14
С того времени как снова поселилась Ксения в Запасном дворце начала появляться в небе огромная звезда с хвостом, называемая в народе «хвостушей». Едва лишь зайдет солнце, она пятнышком появлялась на востоке, потом замерцает чуть ярче, а ночью засияет на темном небе ярче всех других звезд. Дочь Бориса Годунова знала со слов своих наставников, что появление «хвостуши» предвещает великие перемены в жизни Московского царства и она часто задумчиво смотрела на нее из узорчатого окна отведенной ей горницы гадая к добру или к худу будут эти перемены. И царевна молилась после появления небесного знамения, чтобы Бог облегчил участь многострадального русского народа.
Ее покой никто не тревожил. Самозванец при встрече с нею был приветлив и предупредителен, и, глядя на поведение Лжедмитрия его сподвижники тоже лебезили перед царевной. От царского стола Ксении по-прежнему посылались роскошные яства, и все ее просьбы и пожелания неукоснительно выполнялись дворцовыми слугами.
Девушке легко было сносить почетный плен у Самозванца, с нею обращались как с желанной гостьей, и она бодрилась несколько дней, уговаривая саму себя набраться терпения и верить, что ее пребывание в Запасном дворце долго не продлится. Однако
Соглядатаи донесли о горе царевны Самозванцу, и Отрепьев тут же поспешил к Ксении, захватив с собой скоморохов. С первой встречи Григорий Отрепьев понял, что Ксения Годунова нравится ему не меньше, чем Петру Басманову и безотчетно принялся ей угождать, стараясь сблизиться с нею с самому пока непонятной для себя целью.
— Что печалишься, царевнушка, отчего твои глазки на мокром месте? Уж не обидел ли тебя кто? — начал ласково допытываться Отрепьев у дочери Бориса Годунова и погрозил кулаком: — Скажи, и я его, подлого, затравлю медведями. Будет знать, как такую красу как ты обижать!!!
— Великий государь, никто меня не обидел. А горюю я оттого, что узнала, как нечестно поступили с телами моих батюшки, матушки и брата, — призналась Ксения, и снова заплакала. — Объявили, будто они сами жизнь свою оборвали и похоронили их словно псов бездомных за церковной оградой на неосвященной земле!
— Не стоит тебе больше горевать об этом, Ксения Борисовна, — махнул рукой Лжедмитрий. — Петр позаботился о достойном захоронении для твоих родных в приделе Варсонофьевского монастыря, как положено с отпеванием и христианским погребением. Мы с ним знаем, что напраслину возвели на твою семью Голицыны, не по-честному с ней поступили и поручили сестрам Варсонофьевского монастыря смотреть за их могилой.
— Благодарю, великий государь, — прошептала, успокоившись Ксения, но глаза ее по-прежнему были печальными и полными непролитых слез. Трудно было девушке избавиться от горя, которое неустанно терзало ее изболевшее сердце.
Заметив это, Григорий Отрепьев звонко начал звать скоморохов.
— Касьян, Вавила, доставайте Балабошку, развеселите царевну, — приказал он им.
Более низкий скоморох весело заиграл на дудке, высокий расстегнул свою пошитую из разноцветных лоскутов рубаху, и Ксения вздрогнула от страха, когда увидела приплюснутую мордочку высунувшегося из пазухи неведомого зверька. Животное походило на уродливую кошку с очень короткой шерстью и пугало непривычных русских людей одним своим видом.
Эту обезьянку Григорий Отрепьев купил за десять полтин у арабских купцов для увеселения Марины Мнишек. Но поскольку его ветреная польская невеста задерживалась в Самборе и не спешила ехать в Москву он без колебаний решил отдать Балабошку Ксении.
— Балабошка, Балабошенька, а ну давай, давай, танцуй для царевны, — азартно кричал Самозванец, хлопая в ладоши, и обезьянка, подчиняясь командам дрессировщика принялась скакать и крутиться на месте.
— Ах вы, сени мои, сени,
Сени новые мои,
Сени новые кленовые,
Решетчатые!
Выходила молода
За новые ворота
Выпускала сокола
Из правого рукава
На полётике соколику
Наказывала
Ты лети, лети, соколик
Высоко и далеко
И высоко и далёко
На родиму сторону
На родимой на сторонке
Грозен батюшка живёт
Он и грозен сударь
Грозен да не милостив
Не пускает молоду
Поздно вечером одну
Не велит поздно ходить