Звездные часы и драма «Известий»
Шрифт:
Что касалось старой команды, собранной еще Лаптевым, она стала терять свое прежнее влияние на газету и атмосферу в редакции. Вскоре после того, как я ушел из секретариата, началось давление на Боднарука, он находил все меньше общего языка с Игорем. Во многом как-то сник Друзенко, он не умел и не любил действовать локтями, его не тянуло тягаться с закулисной энергией Дардыкина.
Ну а что же происходило с программой, названной «обновлением» газеты? Более светлой, динамичной стала первая полоса. Появились новые рубрики, больше места отводилось фотоснимкам, добавились другие иллюстративные элементы. Поменялся порядок формирования полос, чему способствовал отказ от дежурных бригад, от поочередного ведения номеров заместителями главного редактора. Теперь этим ежедневно занимался Дардыкин. Сама по себе это
Меня, понятно, больше всего заботила информационная служба. Я шел сюда с намерениями многое поменять, поставить дело так, чтобы важные новости не заставали нас врасплох. Чтобы мы узнавали о них своевременно и по своим каналам. Для этого требовалось охватить нашими связями те богатейшие источники компетентной информации, где она сосредоточивается и бурлит постоянно — прежде всего, Администрацию президента, правительство, парламент, ключевые министерства, ведомства, комитеты. Я считал, что именно новостная служба должна держать руку на пульсе главных событий в стране. Раньше репортеры в основном работали на горячих темах: военные и межнациональные конфликты, теракты, убийства, грабежи, пожары, наводнения и т. п. Безусловно, газета должна на все это реагировать, но в разных сферах жизни, начиная с политики, происходит немало такого, что и без трагических поводов заслуживает пристального общественного внимания, содержит большую информационную привлекательность. Согласившись с моим пониманием задач для новостной части газеты, Голембиовский обещал перекроить штатное расписание, с тем чтобы значительно расширить тематику информслужбы, увеличив ее численно.
Кроме меня в ней было восемь человек. Люди разных возрастов, ветераны и молодежь, все хорошие журналисты, однако у большинства не имелось конкретных и ясных границ: кто и за какую сферу в ответе перед газетой. Когда случалось что-то громкое, горящее, с огнем и кровью, многие на это бросались, и тогда вырисовывалась общая картина происшедшего. Когда же на лентах агентств дни спокойные и тихие, тогда труднее — своих новостей нет. А нет их потому, — и мне как репортеру это было хорошо понятно, — что мы их просто не видим, не знаем, у нас не отработана система постоянного отслеживания информационного потока в тех областях, что должны быть закреплены за каждым сотрудником. Что ж, в «Известиях» с этим всегда имелись проблемы, и я настроился их решать. Но в узких рамках информслужбы это было невозможно. Все зависело от общей установки на то, какую газету мы делаем. А вот с этим существовали большие неопределенности.
В один из июльских дней состоялся долгий разговор о характере газеты. Как уже повелось с некоторых пор, он прошел не на заседании редколлегии, а на совете директоров. Впрочем, это оправдывалось тем, что причина для разговора была все же экономической: июньская подписка показала очередное резкое снижение тиража. Раньше высказывалась твердая надежда на то, что благодаря проведенным с 1 марта изменениям в газете подписка на второе полугодие если не возрастет, то как минимум останется прежней. Ее результаты оказались шокирующими: потеряно 112 тысяч экземпляров, из 630 осталось 518 тысяч.
Тон задал Гонзальез, цитирую протокол:
— Сложилась очень тревожная финансовая ситуация. Дошли до нуля. Из-за падения тиража от нас ушло около 25 процентов рекламы в «Комсомольскую правду». Она имеет тираж более миллиона и по Москве практически догнала «Известия». Мы делаем газету, которую массовой назвать трудно. Она ориентирована на довольно узкий круг читателей, на который претендуют также другие газеты — «Независимая», «Сегодня», «КоммерсантЪ», «Российская»… Все эти издания однотипны и делаются в чем-то лучше, в чем-то хуже «Известий», но в этом же ключе… Смотрите «Комсомольскую правду». Надо делать новую газету.
С длинной речью выступил Данилевич. Начал будто с критики в адрес
— В наших руках дело, на успех которого работало не одно поколение журналистов и слишком уж мощный задел они оставили. Угробить это дело, погубить газету — грех непростительный. Мы сняли с себя ответственность «за выработку, — как говорится в одном нашем документе, — политики увеличения прибыльности и конкурентоспособности акционерного общества и составляющих его подразделений». А ведь это — основная задача нас с вами, избранных в совет директоров. Мы не требовательны ко всем и к самим себе, не восприимчивы к опасности, симптомы которой проявились не сегодня. Не буду говорить об однобокости развития всего нашего АО, когда доход на 85 процентов черпается из рекламы в «Известиях» и отсутствуют другие возможности получать доход.
Дальше Анатолий обратил свой взор уже в сторону президента и главного редактора:
— У нас нет конструктивных идей, какими в этот период должны быть «Известия». Нам необходимо разработать концепцию развития, тщательно рассмотреть ее, может быть, с помощью экспертов, утвердить и неукоснительно проводить в жизнь. Если мы признаем, что будущее за информационной журналистикой, то и действовать нужно соответственно. Предлагаю поручить главному редактору представить развернутый план по выходу газеты из кризиса — предложения по организации работы и выработке концепции издания, по кадровым изменениям. Словом, по всему комплексу вопросов, способных переломить критическую ситуацию.
Звучало, таким образом, признание, что совсем недавнее «обновление» газеты не дало никакого эффекта, скорее наоборот — раньше, во всяком случае, не говорилось, что газета в кризисе.
Голембиовский. Концепция сегодняшних «Известий» не устраивает никого. Нам надо реконструировать редакцию, и мы вновь готовы пересмотреть систему управления газеты.
Всего четыре месяца назад ввели эту систему, а теперь уже ее менять? Здесь явно слышалась неудовлетворенность всеми прежними полумерами приостановить падение тиража. Но в протоколе вовсе не упоминается чрезвычайно важный вопрос: на какого читателя мы должны работать. И здесь в руководстве АО не было единства мнений, а те, что время от времени произносились, отличались непоследовательностью.
В апреле 1995 года, выступая на собрании акционеров, Голембиовский призывал к укреплению связей газеты с интеллигенцией, нашими давними и большей частью взрослыми читателями — лет от сорока и старше. А через несколько месяцев Гонзальез пренебрежительно заявит на совете директоров:
— Из 95 тысяч московских подписчиков 29 тысяч стариков, которые не могут являться потребителями рекламы.
Потом будет слышно постоянно: «Известия» являются газетой для пенсионеров, их свыше 30 процентов среди подписчиков — рекламодателям эта аудитория не нужна. Настойчиво зазвучало: нам необходим молодой читатель, ему и надо адресовать содержание газеты. И газета стала поворачиваться, искать этого читателя и заискивать перед ним, полагая, что ему нужна другая, более увлекательная тематика, другие, вошедшие в моду способы ее подачи, иная, облегченная манера письма и чуть ли не обязательно все со стебом. Этот поворот отталкивал традиционную публику — более возрастную, серьезную, деловую. Но как только приближалась очередная подписная кампания, все грани между поколениями, социальными группами тут же стирались — требовался миллион читателей, любых!
Наверняка газета стояла бы тверже на ногах, если бы она была все же сориентирована не просто на «для всех» (даешь миллион!), а на более определенный круг людей. Придумывать здесь ничего не требовалось, достаточно было придерживаться своей же давней стратегии, неплохо оправдывавшей себя долгие годы, — следовать курсу на информационно-аналитическое обслуживание общественно активной части населения с достаточно высоким уровнем образованности, культуры. Видя перед собой эту аудиторию, а не «всех», имело бы смысл подчинять ее запросам и интересам всю редакционную работу — от выбора графической модели до каждо-дневного наполнения полос. И ничего лишнего, ударяющего по репутации, роняющего авторитет издания.