Звёздный огонь
Шрифт:
– Да, да! – оживился Умберто. – Я тоже это заметил! Некто – но не Феникс. Это очень любопытно, так?
– Ещё бы! – ворчливо отозвался Джа-Джинни, успевший к этому времени ещё раз перечитать написанное про себя. – Если верить легенде Звездочета, Феникс взял на себя вину за нарушение запретов, но это вовсе не означает, что он на самом деле их нарушал!
– Мы не знаем истинную сущность этих запретов, – заметил Крейн. – Нами как-то сказал мне и Эрдану, что люди задолго до пришествия основателей пользовались огнем – и это правда. Летать быстрее ветра
– Как всё сложно… – скривился Умберто. – Легенды, запреты… а где же сокровища?
– Если называть сокровищем истину, – с усмешкой ответил Крейн, – то её расположение нам и предстоит выяснить. Но будут, думаю, и другие… драгоценности. Хаген, не хочешь читать дальше?
Задумчиво кивнув, пересмешник взял тетрадь, раскрыл на первой попавшейся странице:
«…помрачнел Капитан Ворон, словно туча: видел он, как летают по небу те, кто совсем недавно ползали по земле, точно черви. – Хорошо же! – сказал он. – Значит, люди научились летать сами, и поэтому увидят они самые большие крылья из всех, что есть у нас…»
– Не та, – сказал Джа-Джинни, протягивая что-то. – Ты перепутал тетради.
Хаген не ответил, и на него тотчас же внимательно уставились четыре пары глаз. Пересмешник сидел неподвижно и не мог оторвать взгляда от торопливого и немного резкого почерка – такого знакомого почерка!
«Это… нет… не может быть!»
– Что случилось? – спросил капитан ровным голосом, и Хаген понял: сейчас ему придется всё объяснить. – Ты что-то хочешь мне сказать?
– Я… – Хаген от волнения охрип. Капитану нельзя лгать, это он помнил прекрасно и не собирался проверять на собственной шкуре, что получится, если нарушить правило. – Эта тетрадь… откуда она могла оказаться у Звездочета?
Крейн пожал плечами.
– Откуда угодно! Он мог отобрать её у какого-нибудь путешествующего ученого или забрать с захваченного фрегата. Нам-то что?
– Я думаю… – Хаген прикоснулся к странице кончиками пальцев и словно наяву ощутил легкий аромат цветов, чье название так и осталось для него тайной. – Нет, я точно знаю. Капитан, это почерк принцессы Ризель.
Вот так. Шаг сделан, теперь деваться некуда.
– Ризель?! – переспросил Джа-Джинни, не скрывая изумления. – Откуда ты знаешь?
Крейн смотрел на своего матроса, чуть склонив голову набок; взгляд был пристальный, изучающий – и холодный. Пересмешнику даже показалось, что в спину подул внезапный северный ветер. Он подобрался, заставил себя не прятать глаза.
– Да, мне тоже хотелось бы знать, – сказал Крейн без эмоций, словно речь шла о каком-то пустяке. – Ты, выходит, бывал и в Яшмовом дворце?
Это был хороший вопрос – ответ на него мог бы разом всё прояснить, оставив тайну Хагена в неприкосновенности. Пересмешник ответил, стараясь не выдать волнения:
– Бывал. Я… выполнял там одно поручение и видел много документов. В том числе и те, которые писала сама Ризель. Она… не всегда доверяет писцам.
– Но позволяет читать документы незнакомцу?
– Я видел их мельком… – Хаген всё-таки опустил голову, будто спрятался. –
Холодный ветер стал сильнее. Он не верит, понял Хаген с внезапным ужасом. В общем-то, прозвучавшие слова были чистой правдой, но если Крейн почувствовал, что его связывает с Ризель нечто большее, чем мимолетные дворцовые встречи, то…
– Кое-что проясняется. – Крейн встал, прошелся по комнате. – Выходит, это работа Ризель. Принцесса участвует в заговоре против отца и сочиняет фальшивую легенду?
– Которая потом попадает к Звездочету? – Джа-Джинни поджал губы. – Не думаю.
– А если легенда настоящая, откуда принцесса могла её взять? – спросила Эсме.
Пересмешник и Феникс переглянулись: им пришла в голову одна и та же мысль.
– Из Книги основателей, – сказал Хаген, видя, что Крейн молчит. – Той самой, которую мой клан утратил давным-давно.
– Как и мой, – негромко проговорил Крейн. – Как и все прочие…
Он протянул руку; Хаген лишь сейчас понял, что по-прежнему держит в ладонях открытую тетрадь, и бережно передал её капитану. Отдавать не хотелось. Тонкие желтоватые листочки как будто повернули время вспять, перебросили его вновь на ту каменную скамью…
«Я с ума сойду!..»
Крейн вновь посмотрел на него долгим взглядом – почувствовал? – но сказал совсем не те слова, которых Хаген ждал:
– Поздно уже… идите-ка вы все спать.
Эсме, щуря усталые глаза, вздохнула с облегчением.
Лодка остановилась у причала, где блестящая вода казалась не просто черной, а чернильной. «Прибыли!» – сказал кормчий, шмыгнув носом. Единственный пассажир – высокий мужчина в плаще с низко надвинутым капюшоном, – до сих пор сидел на корме без движения, как будто спал. Заслышав кормчего, он кивнул и бросил монету, которую тот поймал с истинно кошачьей ловкостью.
Путь, проделанный ими за ночь, был коротким и длинным одновременно. Этот пустынный причал располагался не так уж далеко от оживленных улиц Аламеды, но ступить на него мог не всякий, и потому горожане жили своей жизнью, притворяясь, будто их совершенно не волнует толстая цепь, перегородившая вход в огромный залив.
Сорок лет назад, когда правил отец нынешнего Капитана-Императора, по водам залива ходили большие лодки, украшенные разноцветными гирляндами и лентами, а раз в месяц непременно устраивался пир, на который иногда попадали и простые смертные, сумевшие обратить на себя внимание небожителей – певцы и художники, победители боев на Большой арене и первые красавицы города. Но времена изменились: новому Императору было не до пиров, а когда закончились войны – пришла болезнь. Двор, быть может, против воли, последовал примеру своего господина-затворника, и вот уже много лет прогулочные лодки чахли в доках. Мало кто из обитателей Яшмового дворца покидал его хотя бы три-четыре раза в год, хотя, конечно же, многим приближенным Императора, выполнявшим его особые поручения, приходилось делать это гораздо чаще. Ещё были курьеры: их перевозили на маленьких лодочках вроде той, которая оставила на причале человека в плаще.