Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень
Шрифт:
– Ну да. Я только что проводил его в комнату. Думаю, он еще не лег спать. Если угодно, могу доложить о вас, и он расскажет подробнее о господине Карабусе, поскольку недавно видел его в Традоссе.
– Нет-нет, не стоит. Зачем беспокоить путника после утомительной дороги? Стало быть, в Традоссе, вы говорите? Благодарю.
Себастьян был поражен той переменой, которая произошла с Леонорой: перед ним снова стояла совершенно спокойная, приветливая девушка, ее лицо светилось доброжелательной улыбкой. И только увидев, как сильно она
– Извините, что обеспокоила вас, – проговорила она непринужденным тоном. – Очень рада была познакомиться, господа. Пользуясь случаем, хочу пригласить вас завтра к шести часам пополудни на небольшой бал. Так вышло, что завтра – день моего рождения.
Она поклонилась и собралась было уходить, но взгляд ее задержался на Себастьяне. И не случайно: в то время как все присутствующие благодарили гостью за приглашение и, раскланиваясь, прощались с ней, звездочет даже не пошевельнулся. Он догадывался, что выглядит нелепо, а возможно, и смешно, но ничего не мог с собой поделать. Он стоял столбом, не в силах оторвать взгляда от Леоноры.
Брови девушки поднялись вопросительной дугой, а уголки губ дрогнули.
– До свидания, господин звездочет, – подчеркнуто произнесла племянница бургомистра и направилась к двери. Архивариус поспешил проводить ее. В дверях девушка снова обернулась и быстро посмотрела на Себастьяна. Но это был совсем другой взгляд – внимательный, вопросительный, даже чуть испуганный, словом, совершенно необъяснимый.
За окном послышался удаляющийся звук отъезжающей кареты.
Себастьян обнаружил, что уже сидит за столом, но прошло еще несколько минут, прежде чем он пришел в себя.
– А я говорю, что ты все придумываешь, – говорил тем временем профессор. – У тебя, дорогой мой архивариус, чрезвычайно развито воображение. Ты, пожалуй, начитался мистических манускриптов, вот тебе на каждом шагу и мерещатся двусмысленности и тайны.
– О чем это вы говорите, друзья мои? – спросил Себастьян.
– Да ты не спишь ли, Себастьян? – воскликнул профессор. – Ты разве не слышишь, как наш архивариус пытается меня убедить, будто мы – свидетели каких-то таинственных событий.
– Ничего подобного, – возразил архивариус. – У меня и в мыслях нет убеждать тебя в чем бы то ни было. Просто я высказал свое мнение. А что касается манускриптов, то я их читал, и немало, и, признаться, горжусь тем, что замечаю тайны. Да-да. Наш мир полон тайн, и тем он прекрасен. Только не надо путать тайну с секретом. Иная тайна – не секрет, хотя она и не перестает оставаться тайной, а иной секрет – не тайна, и цена ему ломаный грош, хотя многие умы буквально бьются над его разгадкой. Я, право, удивляюсь, Артур: как это ты, ученый, бежишь от тайн, довольствуясь секретами?
– Не путай меня, книжный ты человек! Тут есть некоторая разница: я имею дело с тайнами природы, которые превращаю в факты, а затем с величайшей любовью систематизирую. А
– Не слишком удачное сравнение, – проговорил несколько раздраженно архивариус.
– Отчего же?
Себастьян смутно слышал этот разговор. В голове его роилось множество разнообразных мыслей, но они оказывались верткими, так что он не в состоянии был ухватиться ни за одну из них. То слышался ему голос Леоноры, то чудились ее глаза, то неожиданная бледность ее лица, а то вдруг, почему-то рассеянная улыбка восторженного Самюэля Карабуса. Одно он понимал совершенно ясно: с ним произошло что-то необыкновенное, что-то в высшей степени прекрасное, и одновременно пугающее. И он, кажется, уже знал этому название.
Архивариус и профессор тем временем в споре дошли до того, что второй снова потребовал вина, а первый заметил:
– Дорогой Артур, мне кажется, с тебя довольно. Уже поздно, и нам пора разойтись, тем более что мы задерживаем нашего любезного хозяина. Ведь скоро сигнал к тушению огня.
– Как, разве теперь ночь? – удивился профессор.
– Да, мой дорогой друг, и тебя, видно, заждалась супруга.
При упоминании о супруге Артур Инсекториус пригорюнился.
– Ах, моя милая Эмилия! Она не пустит меня на порог: ведь я разорил ее цветник. Да я и сам поклялся, что не вернусь домой.
– Успокойся, Артур, – утешил его Себастьян. – Бьюсь об заклад, что Эмилия тебя уже простила.
– Возможно, – пожал плечами профессор. – А как мне быть с клятвой?
– Экая беда! – воскликнул архивариус. – Разве ты не знаешь, что подобные клятвы даются именно для того, чтобы их преступать?
Профессор согласился с доводами друзей и, уронив голову на руки, усиленно засопел.
– Я вижу, Себастьян, – лукаво улыбаясь, промолвил архивариус, – тебе приглянулась племянница бургомистра.
Себастьян был слишком рассеян, чтобы заметить это лукавство.
– О, она прекрасна! – выпалил он и тут же добавил: – Она… будто таинственная принцесса!
– Вот так да! – встрепенулся профессор. – Ну насчет принцессы ты, конечно, хватил через край, а в остальном она и впрямь мила. Кругленькая, пухленькая, этакая пышка.
– Кругленькая? Пухленькая? – удивился Себастьян. – О ком ты говоришь, Артур?
– Да о племяннице бургомистра, о ком же еще! – внезапно разгорячился профессор.
– Не такая уж она и полная, – промолвил архивариус. – Хотя излишнее количество веснушек и впрямь присутствует на ее лице, впрочем, весьма симпатичном.
– Веснушки?! – вскричал Себастьян. От негодования он даже вскочил с места. – Ты хочешь сказать, что Леонора конопатая?
– Я не сказал этого, – растерявшись, оправдывался архивариус. – И тем более не хотел тебя обидеть. Просто, у нее есть веснушки. И я ровным счетом не понимаю, что тут дурного?
– Да какие веснушки?! Вы что, с ума посходили?