101 Рейкьявик
Шрифт:
Прихожу в себя, на этот раз в раю. Разве в рай попадают с похмелья? Да. Разве жизнь — не пьянка, а смерть — не день после нее? Загробное похмелье. Однако пробуждение мягкое. Мягкая кровать. Мягкая подушка. Мягкое одеяло. И мягкий узор на стенах. Все голубое и розовое. Плакат с Синди Кроуфорд. Ее мягкие щеки, губы, груди и знаменитая родинка. I'm in heaven [177] . То есть в девчачьей комнате. А самой девчонки нет. И я, который, судя по всему, ни с кем не спал. На меня это похоже. Я вошь… ел сюда ночью. Я одет. В очках. Они покривились. Милые очки! Что я делал сегодня ночью? Куртка на полу. Протягиваю руку и на всякий случай щупаю презервативы в кармане. Да. Еще два осталось. Я ношу с собой презервативы. Нелепо. Я не Казанова, и все же ношу с собой презервативы. Так надо. Для защиты от смерти и жизни. Если придется идти на бой, то вот они — во внутреннем нагрудном кармане, у сердца, защита от смерти. На самом деле это так же убого, как коп в захолустном поселке в Будардале, который на все свои дежурства приходит в бронежилете, на всякий пожарный… Я не так уж часто сплю с девушками. И все же. От презервативов проку мало. Конечно, кой-какая защита от смерти в них есть, но жизнь сквозь них просачивается. Какой парень получится из сперматозоида, победившего целый презерватив? Какой-нибудь Йоун Пауль [178] , не иначе. Вот. Мы его так и назовем: Йоун Пауль. Йоун Пауль Хольмфидарсон. А может, презерватив был просроченный? Проверяю срок годности: 0198. Взгляните
177
Я в раю (англ.).
178
Йоун Пауль Сигмарссон (1960–1993) — исландский тяжеловес, четыре раза удостаивался титула «Самый сильный человек в мире» (1984, 1986, 1988, 1990).
179
Йоханнес из Бонуса — Йоханнес Йоунссон, основатель и владелец сети магазинов «Бонус».
180
Вскр (англ.).
181
Солнца нет (англ.).
Нет. Просто похмелье. Типичное похмелье, когда тебе кажется, что твой мозг — это задница.
И все же мысли приходят какие-то кишечные, на зеленом моховом коврике голоногий я, и… Раз уж ничего нет, хоть куртку надену. В конце концов я прекращаю розыск штанов и зыркаю очками в поисках каких-нибудь доказательств. Маленький миленький письменный столик. Детский ластик. Девически-розовая бумага. Неисписанные страницы. И все та же пробковая доска. Расписание. Школа Граварвога. Постой-ка. У меня завтра урок труда. И где-то в глубине под геологическими слоями моей души просверкивает совесть: светлые полоски в земляном валу моей жизни — осадочная порода с задней парты в школе Восточного района. Неужели человек никогда не освободится от прошлого? Как ни пытаешься… Как ни пытаешься гасить каждую секунду, высосав из нее дым… Надо лучше научиться гасить сигареты. Хочется сигарету. Пачка сырая, как в скверном анекдоте. Черт! Я не просыхаю, даже сигареты и те намокли. На пробковой доске фотография. Моя — как светловолосая светокопия сестры Энгей. Ксерокопия, уменьшенная на шестьдесят четыре процента. И как ее звать? Видей? [182] Расписание: «Вака Робертсдоттир», Маленькая двенадцатилетняя Вака с подругами на курорте. Безгрудые сгрудились на бортике испанского бассейна. Маленькие канарейки в купальниках. Да. Грудки скорее птичьи, чем женские. Американцы зовут своих девушек «цыпочками». Мне больше нравится грудка, чем ножки. Белое мясо. Да. Что еще? Две резинки для хвостиков. Здесь живет пони. В воздухе висит половое созревание, как невидимый газ. Он лежит облаком вокруг люстры и с каждым месяцем мало-помалу оседает вниз (скоро между месяцами будет идти кровь) и наполняет комнату. Проявитель. Он превратит неясные канареечные грудки в вымя. Мое неожиданное сравнение заставило меня взглянуть на потолок. Надо побыстрее убраться отсюда, пока опять не началось половое созревание. Хватит с меня и одного раза. В конце концов прихватываю на память крошечный зонтик «всех цветов радуги» с розовой ручкой, засовываю во внутренний карман. Опять смотрю на фотографию. Вака. Ты потянешь на 100 000.
182
Здесь и далее в именах, которые Хлин дает семье Ингей, обыгрывается топонимика местности вокруг Рейкьявика: Видей и Энгей — островки в заливе Факсафлои, Гранди — мыс в западной части города, Эсья — гора на противоположной стороне фьорда к северо-востоку от Рейкьявика.
Первой из комнаты выбирается моя голова. Так надежнее. Потому что у нее есть глаза. В доме тихо. Я на голых ногах коридорюсь вон и осторожно открываю дверь супружеской спальни. На подушке волосы Энгей. И… И. (К женщинам всегда прибавляется новое «и».) Серьга Оли шевелится рядом с ней, когда я прокрадываюсь на ковер. Ремень от кожанки болтается у меня возле ляжки.
— Эй! Ты моих штанов не видел?
— Э-э… нет, — отвечает Оли.
Я ищу, хотя и безуспешно, и потом прощаюсь в дверях, на удивление бодрый:
— Адье! И спасибо за вчерашнее шоу. Ты был великолепен. Я к тебе, наверно, попозже загляну, если смогу. — Я улыбнулся и уже почти закрыл за собой дверь, но тут же открыл снова и говорю: — Но только вот что: больше разных поз. Больше разнообразия. У тебя все отлично, и скорость у тебя хорошая, только вот… больше вариаций, понятно?
— Э-э… да. О'кей.
Блин, где же я снял штаны?! Проверяю в двух других комнатах. В сортире. (Мочусь.) И снова — в сказочную страну Вакию. Даже выглядываю в окно. Да. Пейзаж ка-кой-то знакомый. В конце концов оказываюсь на кухне над тарелкой с каким-то весьма подозрительным корнфлексом. «Calvin Klein Corn Flakes». Радио, старая песня группы Flock of Seagulls [183] . Пытаюсь слушать текст сквозь хруст собственных зубов. «And I ran, and I ran so far away…» [184] Помню, какая у солиста была стрижка. На лбу водопад Деттифосс. И помню себя в отеле «Борг» в то время. Это было, когда я был в штанах. И в хорошем настроении. Это было в эпоху Катлы. Смотрел на нее двадцать семь выходных подряд. Ждал, когда она извергнется [185] . Ей уже давно было пора. Однажды я оказался рядом с ней в очереди и спросил: «Ты не дочь Гейра Хатльгримссона» [186] ? Это было тогда, когда это было еще смешно.
183
«Стая чаек» (англ.).
184
«И я бежал, и я бежал так далеко…» (англ.).
185
«Катла» — не только женское имя, но и название одного из наиболее часто извергающихся вулканов в Южной Исландии.
186
Гейр Хатльгримссон (1925–1990) — исландский политик, член «Партии независимости», в 1959–1972 гг. мэр Рейкьявика, в 1974–1978 гг. премьер-министр Исландии.
187
Глупые человеческие штучки (англ.).
На улице сердце бьется чаще. Я так же быстро прохожу через двор, мимо Вакиного окна, в соседний двор. Рассвет. Хотя и очень слабый. Как молоко в кофе. Маленькие космонавты бродят по своей белой от снега луне. Мальчик примерно лет шести произносит из глубин своего пуховика: «Хай! А ты к нам в гости?» — «Нет», — холодно говорю я и спешу прочь, за угол и налетаю… На сестру Эльсу с пакетом из супермаркета.
— Ой, привет! Ты здесь? Ребята, идите домой! Передача уже вот-вот начнется.
Прихожая.
— Да, я решил к вам заглянуть.
— Правда? Вот здорово!
— Неправда! Он НЕКНАМ!
А, привет, племяш!
— Да что ты, Стейни. Хлин проделал весь этот путь… а ты что, пешком, что ли, шел? — спрашивает Эльса и смотрит на мои сапоги.
— Да… около того… — «Около того». Что я имел в виду? Что я на коне въехал в горку на улице Ауртун, а остаток пути — на лыжах? Вот иногда ляпнешь…
— НЕТ! Он НЕКНАМ! Он НЕХОТЕЛ в гости! И я НЕХОЧУ его!
Рассапогаюсь в прихожей. Сапоги, скорее всего, принадлежат Роберту, Вакиному папаше. Я чертовски глубоко окунулся в гущу жизни. По колено — в жизнь другого человека. И головой — в штаны его дочери. Ставлю сапоги: склоняюсь на уровень глаз племяша. Голова вверх ногами. Он смотрит на меня так, будто мой рот — и впрямь безволосая пизда, а нос — клитор. В горле у меня плева.
— Ой, ты себе новые штаны купил? Вот здорово! Наконец-то хоть что-то цветное, — говорит по-медицински бодрая Эльса.
Черт, как же хочется закурить! Куртку не снимаю. Хватит с меня того, что на мне эти узкие красные штаны. И еще Магги. Он, кажется, собрался встать из хозяйского кресла, но я быстренько сажусь на диван, и он не поднимается. К счастью. Опять взбегемотился на кресло. Он смотрел «Евроспорт». Ему это не удается скрыть, хотя он отключил звук.
За окном темнеет. Кофе опять стал черным. До меня доходит, что прежде был не рассвет. Зимой, когда дни такие короткие, и не разберешь, где рассвет, а где закат. Старушка что-то запуталась.
Я просидел здесь в течение полупачки гипотетических сигарет и сжевал четыре конфеты из вазы на столе, как Эльса вдруг говорит:
— Ой, у тебя же сегодня день рождения! Прости, Хлин! Что же ты раньше не сказал? Поздравляю-ю-ю!
Эти три последние «ю» плывут ко мне по воздуху. Нет! Быстро несутся, как вертолеты в «Апокалипсисе сегодня», а я — как какая-нибудь деревня Май Лай с соломенной прической, на диване; для меня это такая же неожиданность, как и для нее, и, перетерпев напалм поцелуев, которых было столько же, сколько свечек на несуществующем торте, я остался сидеть, с обожженным лицом и еще более дурацким видом, чем раньше. Чтобы я прошел пешком от улицы Бергторугата до самого Граварвога, только потому, что у меня день рождения, и я надеялся на тортик от Эльсы! Теперь я совершенно конченый лузер, тридцатичетырехлетний одиночка с презервативами годичной давности в кармане. Привет Рейниру Пьетюру! [188] Здесь я — совершенно не тот человек не в том месте и абсолютно не в то время. При этом у меня день рождения. Спок! Спок на палубе Онедина на бурных волнах посреди Индийского океана. Все же я стараюсь получше обдиваниться на кожаном сиденье в кожаной же куртке, скребу кожу головы и желаю, чтоб она превратилась в кожух, но в таких узких красных штанах все это непросто. Яйца совсем замраморились.
188
Рейнир Пьетюр Ингварссон — человек, в 1985 г. обошедший всю Исландию пешком. Целью этой акции было собрать деньги на постройку стадиона в Гримснесе; поход Рейнира Пьетюра получил подробное освещение в исландских СМИ.
— Ой, что это у тебя?
Маленький миленький зонтичек моей Ваки ни с того ни с сего вылез из кармана. Ярко-розовая ручка — у меня под подбородком.
— Тебе его подарили? А кто?
Я вынимаю его И показываю:
— Ну… Это она прикололась… То есть… Лолла, — говорю я, таким голосом, словно какой-нибудь контра-тенор, в штанах как у гомика, и вдруг эта разноцветная бандура взяла и раскрылась сама собой, и вот у меня день рож. — и я сижу, весь такой похмельный и бессигаретный и как бы солярный, под зонтичком, таким крошечным, что он, пожалуй, и для шестимесячного зародыша маловат. Я сижу в помещении под зонтиком. Над моей головой — несчастье всех цветов радуги.
Вот-вот. У меня день рождения. Я так и знал, что что-то нечисто. Единоличный новый год. Еще один круг. Годичное кольцо. На ауре. Круги на воде. Тридцать четыре года назад кто-то бросил в воду камень, и с каждым годом на воде — новый круг, все более нечеткий. Постепенно они совсем исчезнут.
Dental Floss [189] . Я отмечаю праздник, мой личный новый год, один, в Эльсином сортире, традиционным фейерверком (эрекция совсем как мрамор). Да, Катла была за 90 000. Потом чищу зубы… Маггиной щеткой? Во рту тридцать четыре свечки. Помню Новый год в этом же месте. Ищу коробочку с таблетками. Ее нет. Она поняла. Теперь прячет ее. Она отругала детей. Отругала детей за то, что они взяли таблетку из коробки. Отругала за то, что им захотелось еще одного братика или сестричку. Пятнадцать мотоциклов через мост в Риме в замедленной съемке. По дороге назад заглядываю в спальню. Вот здесь. Здесь в углу, по ту сторону стены, я вчера ночью смотрел на то, как люди любятся. Подарок от старины Бога. Самый дорогой в мире подарок. Не знаю, что на меня нашло, но я смотрю вверх и говорю: «Спасибо!» Разница всего в одну исландскую бетонную стену — и я бы наконец увидел свою сестру в постели — и Магги.
189
Зубная нить (англ.).