125 rus

Ефименко Анна Олеговна

обитателей. Я подумал о летчике Маресьеве. Инстинктивно так подумал, вот не дай Бог.

Или другие, похожие. Один генерал Карбышев чего стоит! Символ несгибаемой воли и

самоотверженности. Много их. И все в прошлом. А что нам преподносит настоящее?

Уважаемый товарищ Алексей Маресьев, я трижды позорен: во-первых, мой самолет никто

не сбивал, я просто проглядел, когда кончился бензин (по собственной безграничной

тупости, подразделяющейся на легкомыслие и безответственность –

и какой из меня

получился бы солдат после этого?); во-вторых, остался без четырех колес, но на двух

рабочих ногах (простите, если задел за живое), а причитаю и расстраиваюсь, будто

парализован; и, в-третьих, боюсь провести в тайге даже несколько часов в беспроглядной

мгле ночной. Что вы на это скажете, Алексей Петрович? Я читал о вас: о вынужденной

посадке на занятой немцами территории, а том, как бесстрашный советский летчик,

раненный, восемнадцать суток на покалеченных ногах, а потом уже и ползком добирался

до линии фронта… Чудом выживший, вы и на двух протезах хранили верность авиации,

сбивая вражеские самолеты до победного конца. Повесть о настоящем человеке.

Взгляните же на секунду вниз оттуда, сверху – из вашего персонального аэродрома в раю

– вот он я, продукт конца двадцатого столетия, сидит на пустой канистре и голову руками

безутешно обхватил. За это ли стоило сражаться и погибать?

Никто не едет. Пустота и тишина. Только совы и шорохи среди деревьев. Шоссе –

тонкая ниточка, спасительный канат цивилизации, ограждающий меня (интересно как?

разве только психологически) от мира коренных жителей тайги, умильных на канале

Discovery и картонных календариках, но таких опасных и хитрых непосредственно тут,

здесь и сейчас, когда они, по-хамелеоновски зашифрованные в черных пейзажах и по-

хозяйски свободно чувствующие себя на законной территории, выходят на ночную охоту

в поисках свежего (пульсирующего, двигающегося) мяса.

Будто где-то стучит электричка. Железнодорожное полотно. Думал о том, как сквозь

тайгу проводили рельсы Великой Транссибирской магистрали. Время ушло вперед еще на

два с половиной часа.

* * *

Белый пикап затормозил рядом. Никогда не любил их. Гибрид джипа с грузовиком.

Маленькая кабина, всего три места – водителя, пассажира, при желании между ними

можно вместить ребенка. Сзади огромный кузов. Последнее время все переходят на

усовершенствованные варианты, когда кабина рассчитана на пять мест, то есть как у

обычного седана, а кузов становится чуток поменьше, как раз на размер задних сидений

кабины. А этот, что был сейчас передо мной, был самым классическим, неудобным,

сугубо

практичным авто для перевозки крупногабаритной всячины. Фирма – Toyota,

модель – Hilux, номер –645. Окна опускаются вручную. Сколько же лет машине, если окна

в иномарке опускаются вручную!

«Эй, привет, что у тебя случилось?»

Наверное, я узнал ее еще до того, как она это сказала. Наверное, еще в тот момент,

когда она вздохнула, запаслась кислородом на это предложение из десяти слогов – тут

надо немало воздуха в легкие набрать, чтобы произнести такое, самый отборный и чистый

O2, сцеженный из всех таежных массивов, кедровых рощ, ночной сырости – все ресурсы

сразу на первую в ее жизни фразу, обращенную ко мне.

Аня была одного роста со мной. Только страшно худая. Иссиня-черные волосы.

Бессонные фиолетовые синяки под глазами. Бледные губы, ни кровинки на лице. Тонна

пудры в свете фар. Голые ноги-кости. Дернулась, чтобы комар не впился в коленку. Она

выглядела болезненной, в лучших традициях героинового шика. Помятая. Она была

абсолютно одна. Она сидела в соседнем со мной кресле в самолете, доставившем меня во

Владивосток.

Она выглядела младше меня на пару лет.

И она никого и ничего не боялась.

Я вскинул руку – «вот так встреча!», что, разумеется, осталось неуслышанным. Захоти

я выдать наболевшее о том, что произошло, у меня все равно не получилось бы. Я

постучал по дверце бака. Аня спросила: «Бензина нет?» Я кивнул.

Она расстроилась:

– Ничем не могу помочь. Моя на соляре ездит. Дизельная.

Повисло молчание. Ни один из нас не знал, что сделать в такой ситуации. Аня не

уходила. Рассматривала меня. Я уставился в землю. Она смотрела в упор:

– Почему ты не отвечаешь?

Я выдал пальцами ничего не значащий набор символов.

Аня шарахнулась от меня, как от прокаженного:

– Господи, ты чего, немой??

Я пожал плечами, дескать, «как видишь». Ей становилось любопытно:

– Черт, а ты ведь еще и глухой, да?

И в этом была она вся.

* * *

Видимо, моя немота сыграла ключевую роль в ее внезапном порыве альтруизма – как

можно бросить ночью в тайге несчастного калеку? Я сидел на обочине. Она ходила взад-

вперед и о чем-то напряженно думала. Ане во всем надо было удостовериться лично: так,

открыв дверь моего микроавтобуса, она посмотрела на приборную панель и,