1910-я параллель: Охотники на попаданцев
Шрифт:
Сердце шумно стучало, гоняя кровь по жилам, под ногами скрипели мелкие камушки, шелестела шёлковая сорочка.
Кто-то из гридней совсем разошёлся, ведя стрельбу очередями, и было видно, что городовые не стремились вылезти из укрытия, лишь изредка высовываясь для пальбы. Сто метров я преодолел очень быстро, спрятавшись за фургоном так, чтоб не оказаться продырявленным лишний раз. Нужно было сделать короткую передышку и рвануть снова, всего-то на десяток метров. А там просто вырубить полицейских кулаками и тростью. Лишние трупы блюстителей порядка были ни к чему.
Что-то
— Сучьи дети, — процедил я и, хромая, побежал к забору. Один из городовых перебежал от дровника к толстой липе, спрятавшись за стволом. Будь у меня сейчас кираса, я бы проломил забор и, не боясь быть убитым из револьвера, просто повалил бы полицейского наземь, но всё это было пустыми мечтами.
Забор я преодолел плохо. Раненая нога подвела, и я чуть не соскользнул в траву, к тому же ещё одна пуля оцарапал мне правое бедро.
— Стоять! — донёсся до меня крик городового. — Ни шагу дальше!
— Катись к чёрту! — прорычал я и ударил вытянутой тростью в торчащее из-за ствола плечо. Человек вскрикнул и отскочил в сторону, а я ещё раз ударил, но на этот раз по пояснице. Городовой подставил руку, и снова заорал, когда я попал по ней. Кость сломана не была, но наверняка боль неимоверная, так как у моего нынешнего противника навернулись слёзы на глазах.
Справа раздались звонкие щелчки и отборная брань, то весьма своевременно для меня, у второго городового кончились патроны в оружии, и он сейчас судорожно потянулся за шашкой, висящей на перевязи. И вот за это Марк Люций любил сей мир — раны от пуль очень быстро заживали на его теле, тогда как рубящий удар сулил мало приятного, но местные вояки очень плохо обращались с клинками.
Я вскинул револьвер и выстрелил городовому в ногу выше колена, в мякоть. Тот завопил, выпустил шашку из рук, и схватившись руками за простеленное место, упал набок. Я же, повернулся к первому противнику и опять выстрелил, на сей раз в правое плечо.
Всё, одна засада обезврежена и можно попытаться проскочить в дом, где засел второй отряд. После я сделал несколько шагов, спрятавшись за дровник, а потом услышал громкий знакомый голос.
— Какая прелесть, господин Тернский, вы не находите?!
Я аккуратно выглянул из-за поленницы, на белом спиле свежих дров которой красовались кровавые брызги. А выглянув, нахмурился. В проулке стоял уездный исправник собственно персоной, а рядом с ним топал здоровенный детина в форме городового и нёс картечницу. Ума не приложу, как неэкипированный человек может утащить эту махину, но судя по стеклянным глазам несчастного, он был сейчас обращён в зомбия, и наверняка часть его мышц либо порваны от чрезмерного усилия, либо затекли до деревянного состояния, но в любом случае человек не чувствовал сейчас ничего. А то, что на меня направили шесть стволов этого адского механизма, было плохо.
Артиллерист подошёл к стене и уперся в неё спиной так, чтоб отдача не могла его опрокинуть. Залп из картечницы превратит меня в лохмуты, и никакая сверхживучесть
— Какая изумительная ловушка получилась, — продолжил урядник, — тебе шах и мат.
— Пока ещё не мат, — ответил я, глядя из-за укрытия на начальника полиции, или того, кто занял его место.
— Мат, — с улыбкой кивнул тот, а потом вежливо показал сначала направо потом налево. Я оглянулся и скрипнул зубами. С одной стороны, ко мне шёл штабс-капитан Баранов, направив на меня свой маузер, а с другой — Ольга с винтовкой в руках. Оба они были со стеклянными глазами, словно фарфоровые куклы. — Мат, — повторил урядник.
Я молча глядел на приближающуюся Ольгу. Та шаталась, словно пьяная, но шла вперёд. Винтовку она положила на сгиб левой руки, а в ладони сжимала склянку с духом.
В голове крутились возможные варианты событий, и самым возможным был выстрел в урядника. Но нет гарантий, что зомбий с картечницей не начнёт стрельбу сам. Нет гарантий, что в меня не начнёт спалить невменяемая супруга.
— И что ты хочешь? — спросил я у начальника полиции.
— Я? Убить тебя. Но просто так будет скучно. Поэтому я хочу насладиться неким красивейшим зрелищем.
Урядник важно взмахнул рукой, и Ольга подошла ещё ближе, направив на меня штык винтовки.
— Если ты дашь себя прикончить, я, так и быть, отпущу эту куколку. Человеческая самка мне без надобности, зато она будет мучиться до конца своих дней, что укокошила собственного самца. Заставить человека умереть вот так, без нитей контроля, не это ли высшее мастерство?
Он так и произнёс «самка», «самец». Я промолчал, стискивая в руке револьвер, и поглядел на Ольгу. Если бы Ольга была мне безразлична, то просто прикрылся бы ею как щитом, но нет, и я замер в ожидании броска, потому как сейчас не стоит рушить надежды недруга на мою смерть.
Супруга подошла совсем близко, двигаясь, как набитая ватой кукла, по лицу бежали слёзы, а с трясущихся губ срывался сдавленный не то стон, не то плач. Я глядел, а она уткнула мне в грудь штык, и начала на него давить. Пальцы её левой руки дрогнули и разжались, позволив склянке свободно лежать на ладони.
Кончик штыка как-то разом проткнул ткань сорочки, и та быстро пропиталась кровью. Я легонько кивнул, глядя супруге прямо в глаза.
— Я… не… в… сер… це, — прошептала она сквозь стиснутые зубы, и надавила ещё сильнее. Штык вошёл на всю, глубину, заставив меня кашлянуть кровью.
— Прелестно, просто прелестно! — произнёс урядник, похлопав в ладоши, словно на представлении в театре.
Я ещё раз кашлянул и увидел, как Ольга выдохнула и закрыла глаза, а потом сделал шаг влево, словно шатаясь в предсмертном мучении, и теперьстоял к нему спиной.
Ну, как тебе? Ты был словно заноза, но теперь ты сдохнешь, двуликий, и я поставлю на место охотников свою марионетку.
— Я не просто охотник, и не просто двуликий, — процедил я, прикрывая собой Ольгу, и стискивая пальцы, на склянке с духом-улиткой. — Я ещё и патриций Нового Рима, урод.