21 интервью
Шрифт:
Минчин: Он везде?
Стайрон: Это точно, Евтушенко находится везде. Я хорошо помню посещение могилы Пастернака в три часа ночи, перед рассветом, в Переделкино. С Евтушенко мы взяли пару бутылок румынского вина, сели у могилы, много пили, провозглашая тосты в честь Пастернака. Я помню почти магическое чувство: летняя ночь, ни души на кладбище, все пусто кругом, только двое нас… Это был мой последний день в Москве, утром я улетел в Лондон.
Минчин: Кто переводит ваш известный роман «Выбор Софии» на русский язык?
Стайрон: Мне не так легко выговорить некоторые русские фамилии…
Минчин: Кудрявцева?
Стайрон:
Минчин: Интересно, как же она это объяснила?
Стайрон: Она очень мило и вежливо сказала, что она боится, что эти пассажи будут «незаконны». Но в то же самое время она сказала, что постарается их «модифицировать», а не выбрасывать целиком. Я согласился… Недавно я получил от нее письмо, что в скором времени книга будет опубликована, чему я очень рад. Русские читатели – это большая аудитория.
Минчин: Перенесемся в ваше детство?
Стайрон: Я родился в 1925 году в Виржинии, мой отец был портовым инженером, мама происходила из Пенсильвании (встретились Юг и Север, я был единственным результатом этой встречи). Мама не работала, все мое детство, сколько я помню, она была больна раком и умерла, когда мне было тринадцать лет. Позже я поступил в Дюкский университет на факультет английского языка и литературы. Одновременно я проходил службу в морской пехоте (шла война), собирался стать офицером, и, в общем-то, морской флот оплачивал мое обучение в университете. Нужны были развитые офицеры. В 45-м война окончилась, и я решил продолжить обучение. Получив звание бакалавра в английском, я подался на Север, где получил первую работу в издательстве и на короткое время осел в Бруклине. Это было лето 49-го года. Сейчас там все изменилось… Вскоре уехав оттуда, я поселился на Гудзоне и начал писать свой первый роман.
Минчин: Помните ли вы свои чувства после опубликования первой книги?
Стайрон: Да, конечно. Я вложил много страсти и энергии в нее, и для первого раза она была очень успешна…
Минчин: 1951 год, «Залечь в темноте»?
Стайрон: Да, правильно, книга была опубликована издательством, которого больше не существует. Я был, естественно, возбужден, тем более что, в отличие от «первых романов», книга не исчезла бесследно, а попала в список бестселлеров, дошла до седьмого места, что в те времена рассчитывалось как триумф, получила очень хорошие рецензии, а также и плохие рецензии, но в целом воспринята была выше всяких ожиданий. Это было необычное чувство: в двадцать шесть лет опубликовать первую книгу, да еще и получить признание.
Минчин: Как изменилась ваша жизнь после этого?
Стайрон: Я остался в Нью-Йорке и стал независимым человеком. Книга не принесла мне состояния, но мне заплатили достаточно денег, чтобы прожить безбедно 2–3 года. Я даже стал немного известным в литературном кругу. Следующие годы я также писал рассказы и статьи, что давало возможность жить и даже купить дом в Коннектикуте, в котором я прожил всю свою жизнь и где родились четверо моих детей.
Минчин: Оказал ли на вас влияние Фолкнер или Вулф, или кто-нибудь еще?
Стайрон: О да, конечно, и Фолкнер и Вулф – на меня оказали влияние все мои предшественники. Особенно южная школа, писатели которой были под достаточным влиянием Фолкнера, что,
Минчин: Вы думаете, он был лучшим в американской литературе XX века?
Стайрон: Я, безусловно, ценю его очень высоко, он был очень сильным американским писателем. Различными писателями в нашей литературе был задан тон, например – Скотт Фицджеральд, он также очень сильно повлиял на меня. И не только на меня, но и на целое поколение американских писателей. Вулф был чудесным писателем. Но, к сожалению, он мало знаком американскому читателю и больше известен в Европе. Вы упоминали, что русские его знают и любят. Драйзер не оказал лично на меня большого влияния, но, безусловно, впечатлил своими двумя работами – «Сестра Керри» и «Американская трагедия».
Минчин: Ваши любимые иностранные писатели?
Стайрон: Я прочитал всего Достоевского, очень люблю Тургенева, Толстого – эти трое, безусловно, оказали на меня влияние как на писателя. Чехов в какой-то степени, но не настолько, как предыдущие. Поэзию вашу я, к сожалению, пропустил, так как никогда особенно не мог читать поэтические переводы, они теряют суть оригинала. Например, Пушкин – я читал его поэзию по-английски, но… Я думаю, поэзия вообще непереводима, и очень редко оказывается, что это не так и происходит исключение из правила. Я слышал, что Пастернак был великолепный переводчик.
Для всех романистов Флобер, безусловно, представляется краеугольным камнем в литературе, у англичан – Диккенс.
Минчин: В 1967 году вы опубликовали книгу «Признания Ната Тернера», за которую впоследствии получили Пулитцеровскую премию. Был ли это пик вашей писательской карьеры?
Стайрон: Я не знаю. Писатель после восхождения достигает определенного плато и старается остаться на нем, двигаясь вперед.
Минчин: У вас ушло пять лет на писание и десять лет, прежде чем вы приблизились к теме «Выбора Софии». Многие не верили, что вы когда-нибудь закончите роман?
Стайрон: Я и сам иногда не верил, это была очень трудная, изматывающая тема. Помню, что закончил последнюю страницу не в субботу к вечеру, как предполагал (чем был очень огорчен), а в воскресенье, встав рано утром. После чего был семейный праздничный обед и с шампанским.
Минчин: Будучи южанином, вы с достаточной симпатией относитесь к противоположному цвету кожи. Заметим, что это большая редкость, чтобы белый автор сделал своего героя черным и вел повествование от первого лица. Что вы думаете о неграх сегодня, когда большинство преступлений, скажем, в Нью-Йорке, таких как убийства, изнасилования, кражи, наркотики, надругательства совершаются в основном неграми?
Стайрон: Ответ на это простой. Мы имеем дело с рабовладельческим наследием. С этого все началось. Наследие, которое после уничтожения рабовладения перешло в другое качество – непроизвольное. Негры были технически свободны, но на самом деле находились в своего рода рабстве. Сейчас ситуация улучшилась во много раз. Но их нищета, взять, к примеру, Гарлем, поразительная и шокирующая. И это в действительности продолжение рабовладельческого наследия. Негры не прогрессировали настолько, насколько всем бы хотелось, особенно им самим. Мы живем в обществе, где контраст между богатыми и бедными очень значителен и распределение всяческих благ неравно. Несбалансированно. И, естественно, это порождает преступность. Если бы я вырос в Гарлеме, смотря по телевизору рекламу всевозможных автомобилей, которые я могу купить, мне двадцать лет и в кармане всего десять долларов, я бы тоже имел склонность совершить преступление…