"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Пушкарева Наталья Львовна

Духовное родство

В глазах Церкви наиболее важным духовным союзом являлась связь, формировавшаяся между духовными родителями и духовным чадом в момент крещения. Обычай избирать покровителя новому христианину с точки зрения истории религии возник рано⁷². Крестный родитель давал надлежащие ответы от лица ребенка, бывшего маленьким, чтобы самостоятельно отрешиться от дьявола и признать Христа. Церкви также требовался покровитель при крещении взрослого, избравшего христианство, чтобы этот взрослый выступал в роли «духовного отца» для крестящегося индивидуума, символически переживавшего второе рождение. Покровитель становился «как бы родителем» только что окрещенного христианина независимо от возраста последнего и семейных связей между ними. Хотя один восприемник требовался обязательно, ранние нормы церковного права не содержали конкретного запрета на привлечение для этой цели дополнительного числа лиц. Со временем, особенно в Западной Европе, сложился обычай иметь двоих крестных родителей: отца и мать. Господствующим мнением в Православной Церкви являлось признание достаточности наличия лишь одного восприемника, причем любого пола, однако мнение меньшинства, настаивавшего на наличии двоих, дожило до наших дней³. В целях предотвращения искушения кровосмесительства

русские иерархи требовали, чтобы покровитель избирался того же пола, что и ребенок⁷⁴.

Ни одно из церковных законоположений не запрещало человеку, состоявшему в родстве с окрещаемым ребенком либо по крови, либо по браку, брать на себя роль дополнительно и восприемника. Но если в качестве восприемника своего собственного ребенка выступал отец, то по отношению к своей жене он становился кумом, и следовало расторгнуть этот брак, чтобы предотвратить кровосмесительство⁷⁵. Среди русских было обычным делом избрать родственника по крови или браку в качестве восприемника при крещении; считали, что дополнительная духовная связь укрепляла уже существующие взаимоотношения. С точки зрения сугубого практицизма кум мог взять на себя ответственность по обеспечению осиротевшего ребенка всем необходимым. У южных славян обычай был несколько иным. Там родня по крови или по браку де-факто не допускалась к «кумству», поскольку духовная связь должна была бы пересилить уже существующие связи по рождению либо брачные. Кроме того, «кумство» предоставляло возможность расширения семьи путем принятия в ее лоно новых союзников, а такой возможностью пренебрегать не стоило.

Поскольку восприятие младенца при крещении внешне имело форму родительства, нормы церковного права категорически исключали возможные будущие браки между духовными родителями и духовными чадами. И действительно, поскольку духовные отношения воспринимались выше, чем родство по крови, они считались более прочными. Согласно уже самым ранним постановлениям церковных соборов, воспрещались не только браки между крестным отцом и крестной дочерью или крестной матерью и крестным сыном, но и союзы между одним из духовных родителей и овдовевшим биологическим родителем⁷⁶. Епитимья за сношения между мужчиной и его кумой составляла от года и месяца поста до двадцати лет недопущения к причастию⁷⁷. Кровосмесительная связь между крестным отцом и

10 «А се грехи злые, смертные . » 289 крестной дочерью считалась особенно отвратительной; епитимья налагалась, как правило, такая же, как за связь с родной дочерью⁷⁸. Отношения между мужчиной и крестной матерью своей дочери не считались достаточно серьезным прегрешением. Устав Ярослава предусматривал штраф в двенадцать гривен, что уравнивало сношения между кумовьями с кровосмесительной связью между свояком и свояченицей⁷⁹.

Норма, согласно которой отношения между крестным родителем и крестным чадом безоговорочно считались родственными, быстро получила расширительное толкование и стала распространяться на супругов и детей крестных родителей?⁰. Лишь отдельные случайные средневековые славянские уставы допускали брак между биологическим ребенком и духовным чадом; в подобных случаях накладывалась пятилетняя епитимья, как и при прочих союзах, считавшихся кровосмесительными в силу закона, однако сам союз объявлялся законным⁸¹. В большинстве покаянных уставов приводились епитимьи от пяти до девяти лет за сношения между детьми кумовьев, причем брак между этими лицами воспрещался⁸². Иными словами, епитимьи за кровосмесительные отношения с духовной родней были на деле скорее эквивалентны налагавшимся на близких родственников по браку, чем на родственников по крови. Большинство славянских священнослужителей рассматривали отношения между крестным родителем и крестным чадом как эквивалентные кровным и применяли правила, относившиеся к соответствующим степеням кровного родства. Таким образом, брак между крестными родителями и крестными детьми был запрещен вплоть до седьмой или восьмой степени родства, иными словами, до четвертого колена⁸³. Эта норма фактически господствовала в мире православных славян.

Дальнейшее расширение сферы определяемого родства вследствие наличия духовного союза оставалось проблематичным. Одна из точек зрения гласила, что на боковые линии крестных родителей и крестных детей — то есть на их братьев и сестер вкупе с потомством — также распространяется запрет на кровосмесительство⁸⁴. В конце концов, брак между кровными родственниками запрещался именно в силу их близости, так почему бы духовный союз высшего порядка не следовало охранять еще более тщательно? С ложным пафосом утверждалось, будто бы более ранние церковные авторы именно потому не воспрещали подобных союзов, что им было стыдно говорить о такого рода непристойностях!⁸⁵ Разрешавшие эти союзы византийские нормы права, в корне противоположные славянским, были аннулированы решением болгарского архиепископа Димитрия Хомятина⁸⁶.

Возникла и третья проблема, связанная с отношениями между крестными детьми, имеющими общего крестного родителя. Здесь под давлением церковного общественного мнения возобладала та точка зрения, что будто бы этих детей следует рассматривать как братьев и сестер и, следовательно, брак между ними невозможен⁸⁷. Как и в случае биологических братьев, потомство двоих крестников, имеющих общего крестного, не могло жениться вплоть до третьего колена (до восьмой степени родства)⁸⁸. Епитимьи разнились от пяти до пятнадцати лет, то есть норма совпадала со случаями кровосмесительства между детьми кумовей или между свойственниками⁸⁹. Вставал вопрос: а как же быть в отношении браков с родней крестного брата? Кровосмесительство с матерью духовного брата влекло за собой девятилетнюю епитимью в сопровождении 150-ти земных поклонов; с женой его — шестилетнюю со ста земными поклонами; с дочерью — пяти- или шестилетнюю со ста земными поклонами; с сестрой — четырехлетнюю с от 36-ти до 70-ти земными поклонами⁹⁰. Даже более отдаленное духовное родство иногда упоминалось в покаянных уставах, причем предусматривались вполне ощутимые епитимьи. Кровосмесительство с тещей или свояченицей духовного брата наказывалось епитимьей сроком от трех до пяти лет⁹¹. В 1276 году русский епископ Феогносг Сараевский счел необходимым проконсультироваться с патриархом Константинопольским по поводу подтверждения законности брака между мужчиной и теткой или двоюродной сестрой его духовного брата. Разрешение на брак было получено на том

основании, что церковное право не содержало конкретных запретов на этот счет⁹².

Другие священнослужители полагали ненужным чрезмерное соблюдение степеней духовного родства. Они также постановили, что отношения, возникшие вследствие крещения, не имеют обратной силы на предшествующие поколения. Родители, деды и бабки, дядья и тетки кумовей были вольны вступать в брак по собственному усмотрению⁹³.

Славянские православные Церкви, особенно у южных славян, признавали и другие виды духовных союзов, отличных от побратимства и крестильного родства. Третий вид духовных отношений, также именуемых «кумством», завязывался в момент венчания. Свидетель таинства христианского брака, так же как и свидетель таинства крещения, превращался в духовного родителя. Как и всем прочим духовным и биологическим роди-талям, ему и его семье воспрещалось брачное партнерство. Обычай иметь свадебного кума возник у южных славян в период Средневековья; на Руси он был практически неизвестен. Поскольку этот обычай нецерковного происхождения, то даже не во всяком средневековом манускрипте, где описывается свадебная церемония, можно найти упоминание о куме. Похоже на то, что и в данном случае Церковь в итоге одобрила и санкционировала обычай языческого происхождения. И наконец, свидетель первого пострига ребенка приобретал духовную роль, исключавшую возможность брака внутри данной семьи. Роль свидетеля в средневековых манускриптах не раскрывается, хотя этнографы девятнадцатого и двадцатого веков отмечают частоту такого рода обрядности. Однако требуется обратить особое внимание на обычай стрижки волос у младенца: средневековые церковные законы предусматривали наложение епитимьи на тех родителей, у которых ребенок умер нестриженый. Без сомнения, этот обычай также языческого происхождения, причем Церковь признала его весьма нескоро.

Нарушение законоположений по поводу кровосмесительства

Трудно определить, насколько тщательно соблюдались нормы церковного права по поводу родства. Приходские книги регистрации рождений и браков до нас не дошли. Прочие источники, такие как хроники и исторические труды, фиксируют лишь браки правящих фамилий, причем записи делались непоследовательно, а временами и неаккуратно?⁴. Конечно, браки государей необязательно следовали типичным образцам, характерным для общества в целом. С одной стороны, правители были у всех на глазах, родословные древа их были хорошо известны, и ни одно из нарушений церковного права не могло пройти незамеченным. Будучи основной опорой православного христианства в славянском мире, царствующие фамилии были наиболее осведомлены в вопросах брачного регулирования и ставили все на кон в деле поддержания авторитета Церкви. С другой стороны, браки государей имели политическое значение; ими укреплялись союзы, подтверждались мирные договоры, когда было гораздо важнее обеспечить благополучие государства, а не скрупулезно блюсти церковное право. Более того, церковные иерархи лишний раз задумались бы, прежде чем бросить вызов госуда-рю-нарушителю, во всем остальном благоволившему церковным институтам.

Ряд русских государей из династии Рюриковичей вступали в кровосмесительные браки. Князь Всеволод Давыдович из Городка женился, к примеру, в 1116 году на Агафье, дочери Владимира Мономаха. То, что этот брак приносил Всеволоду политические выгоды, сомнений не вызывает, однако Агафья была его троюродной сестрой — оба они были потомками Ярослава Мудрого. Примерно в то же время был заключен еще один союз между троюродными братом и сестрой, породнившимися через того же Ярослава: между Святошей, сыном Давида, князя Смоленского и Черниговского, и Анной, дочерью Свягополка П, великого князя Киевского⁹⁵. Нет никаких свидетельств тому, будто бы церковные иерархи возражали против любого из этих браков. Василиса, дочь московского князя Василия П, последовательно выходила замуж за двоих суздальских князей. Первый муж, Александр Иванович, скончался в 1418 году, не прожив в браке и года. Василиса затем вышла замуж за его троюродного брата и наследника Александра Даниловича⁹⁶. Брак представляется частью попытки со стороны великого князя Московского контролировать княжеское престолонаследие в Суздале. Брак между государем всея Руси Иваном Ш и Софьей Палеолог был, по сути, кровосмесительным: тетка Ивана, Ата, вышла до этого замуж за дядю Софьи, императора Иоанна VIII Палеолога⁹⁷. Однако, похоже, до этого никому не было дела. Те, кто возражал против этого брака, исходили из вполне очевидной разницы вероисповеданий; те же, кто этот брак поддерживал, не имели ни малейшего желания ставить дополнительные преграды на пути политически выгодного союза.

Не протестовала и болгарская Церковь, когда царь Борил последовательно вступал в целый ряд откровенно кровосмесительных браков. После смерти в 1207 году своего дяди и предшественника на престоле Калояна, Борил узурпировал трон, отняв его у двоюродного брата, ничем не примечательного князя Ивана Асена. Борил женился на вдове дяди, куманской княгине, в целях заручиться поддержкой «степной империи». Борил и куманская княгиня состояли в третьей степени «сватства», так что этот брак явно представлял собой нарушение норм церковного права. Через шесть лет после этого Борил заключил союз с Анри, правителем константинопольской Латинской империи, и закрепил его браком Анри со своей падчерицей (дочерью Калояна и куманской княгини). Вскоре Борил развелся с куманской княгиней и, пожертвовав данным союзом, женился на племяннице Анри. Комбинация обеих новых союзов являлась вопиющим нарушением церковного права: отцу и падчерице было непозволительно вступать соответственно в брак с племянницей и дядей. Между ними была не только четвертая степень «сватства», но данные союзы ставили их участников «не на свое место». Так, Анри одновременно становился для Борила зятем и дядей по браку. Более того, Анри и его племянница являлись римско-католическими еретиками. Позднее на болгарском троне было заключено еще больше браков сомнительной законности. Сестра новой жены Борила вышла замуж за венгерского короля Андраша II; союз этот был законен. Но затем дочь Борила от предыдущего брака обвенчалась со старшим сыном Андраша Белой. Мачехи супругов были сестрами, так что выходило, что Бела и жена Борила были двоюродными приемными братом и сестрой, а потому жениться им по церковным канонам запрещалось. Когда Иван Асен вернулся к власти, ему захотелось сохранить союз с Венгрией, и он, в нарушение церковноправовых норм, женился на дочери Андраша Марии: двоюродная сестра Асена (дочь Борила) оказывалась свояченицей жены. Таким образом, в начале тринадцатого века болгарским царствующим домом было заключено четыре кровосмесительных брака. При этом три из них еще и нарушали порядок, запрещавший родниться с еретиками. Похоже, однако, что болгарская Церковь не возражала и, быть может, потому, что царь Борил оказывал церковной иерархии сильнейшую поддержку в борьбе против богомилов⁹⁸.