А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
Мистический оптимизм евщины чужд «Снежной маске». «Снежная маска»
именно в своей односторонности, крайностях, трагическом «бесовстве», если
угодно (разумеется, выражение это здесь вполне условно), представляет собой
один из важнейших узлов эволюции Блока от «Нечаянной Радости» и далее, к
поискам обобщающих образов, выражающих, по Блоку, национальную жизнь в
ее «стихийных» основах. Поэтому есть свой особый смысл в том факте, что,
предприняв в 10-е
этой трилогии, носящую здесь название «Снежной ночи», Блок открывает
«Снежной маской». Это значит, что Блок именно в «Снежной маске»
усматривает зерно будущего развития. В непосредственном же движении самой
поэзии Блока тех лет именно из узлового пункта «Снежной маски» вырастает
литература. Л., Мысль, 1925, с. 21.
126 Там же, с. 20.
женский лирический образ-характер, особенно отчетливо реализующийся в
цикле «Заклятие огнем и мраком».
Еще в преддверии «Снежной маски» начинают проступать в лирике Блока
черты театрализованного образа-персонажа, характернейшей чертой которого
должна быть «массовидность», способность представлять собой и
одновременно зажигать, вести за собой «толпу». «Комета», «стихия» выходит
на сцену, и сцена в этом случае определяет и способность «героини» зажигаться
«музыкой стихии», и вести за собой, зажигать толпу:
Живым огнем разъединило
Нас рампы светлое кольцо,
И музыка преобразила
И обожгла твое лицо.
И вот — опять сияют свечи,
Душа одна, душа слепа.
Твои блистательные плечи,
Тобою пьяная толпа.
(«Я был смущенный и веселый…», декабрь 1906)
Театральный облик присущ и героине цикла «Заклятие огнем и мраком», и
шире — явственно единому персонажу, проходящему через весь раздел
«Фаина» окончательной редакции блоковского второго тома. Особенностью
этого персонажа является то, что здесь как бы несколько меняющихся в разных
ситуациях «масок»; образ по-своему настолько целен, что читатель не замечает
или, скорее, не фиксирует своего внимания на сменах, не ощущает разрыва
между этими перевоплощениями. Реально разрывы в образе есть, но читателем
эти «маски» воспринимаются как разные грани одной темы, несколько по-
разному проявляющие одну общую суть.
Героиня прежде всего «вольна», стихийна. В отличие от «Снежной маски»,
где стихийность в своем крайнем выражении как бы стирает личности, героиня
в данном случае вполне определенна: стихийность определилась как
«вольность». Одна из ее ролей или масок выступает в ситуациях
жизни. Здесь «вольная дева» появляется с черным шлейфом, не всегда свободно
сочетающимся с конкретной обстановкой, эмоционально же — это коллизии с
городским героем, особый поворот давних у Блока внутренних драм такого
типа:
Как ветер, ты целуешь жадно,
Как осень, шлейфом шелестя,
Храня в темнице безотрадной
Меня, как бедное дитя…
Рабом безумным и покорным
До времени таюсь и жду
Под этим взором, слишком черным,
В моем пылающем бреду.
(«Перехожу от казни к казни…», октябрь 1907)
«Пылающий бред» тут привязывает лирическое «я» к «ней», делает его
узником, рабом прежде всего потому, что у «нее» — воля, за ее фигурой какие-
то огромные жизненные просторы, которых нет в его бедной, расчерченной
городской жизни:
Там воля всех вольнее воль
Не приневолит вольного,
И болей всех больнее боль
Вернет с пути окольного!
(«По улицам метель метет…», октябрь 1907)
Глубины этих жизненных пространств могут быть и темными,
убийственными, — но они чужды ограничений и потому притягательны;
драматизм переживаний и судьбы героя, самая боль тут — от приобщения к
наиболее широким, «стихийным» возможностям жизни.
Чрезвычайно существенный, очевидно даже главный, аспект образа
героини — в том, что она выступает в ряде ситуаций как человек социальных
низов, деревенская баба-солдатка: конечно, должен измениться и мужской
персонаж, — при этом ясно по всей театральной условности «смены масок»,
что речь идет в каком-то обобщающем смысле о тех же сущностных
столкновениях, соотношениях лиц как закономерных проявлениях судьбы
русского человека. Все «облики» героев вполне правдивы и органично
существуют не только в цепи цикла, но и шире — в связях целого раздела.
«Солдатка» наиболее органически «вольна», стихийна. Вероятно, деревенская
ситуация наиболее соответствует внутренним возможностям темы и
персонажей:
В ней сила играющей крови,
Хоть смуглые щеки бледны,
Тонки ее черные брови, И строгие речи хмельны…
Ах, сладко, как сладко, так сладко
Работать, пока рассветет,
И знать, что лихая солдатка
Ушла за село, в хоровод!
(«Работай, работай, работай…», октябрь 1907)
Драма лирического «я», воплотившегося в данном случае в деревенского парня,