А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
внутренне закономерный характер. Такой подход поэта обязывает в кажущейся
произвольности будто бы чисто стихотворных поисков видеть своего рода
духовную логику, связанную с особенностями эпохи, внутренний историзм в
структуре художественного образа. «Апухтинское» не дало Блоку реальных
решений в наметившемся художественном противоборстве с
«гармонизующими» концепциями Фета; но само обращение к Апухтину многое
объясняет в дальнейшем пути Блока,
художественных неудачах.
А. Н. Апухтин, как и А. А. Фет, пришел в 80-е годы с более ранними
литературными навыками, и многое в его своеобразном положении в поэзии
этой поры объясняется опять-таки наличием более широкого исторического
опыта по сравнению с теми поэтами, которые начинали свой путь в конце
70-х годов. Некоторые из благожелательно настроенных к его лирике
современников пытались даже связывать его творчество с поэзией 20 –
30-х годов XIX века: «“Но звук еще дрожит”. Звук пушкинской лиры, звук лиры
Лермонтова. Вся книжка Апухтина есть как бы отражение этого еще дрожащего
звука великой поэзии минувших дней»14. Такая оценка свидетельствует только о
характерном для определенных линий русской критики конца века
антиисторизме. Апухтин начинал свою поэтическую деятельность в совсем
иных исторических условиях — в эпоху Крымской войны и последовавшего
затем большого общественного кризиса второй половины 50-х годов;
назревавшая революционная ситуация наложила определенный отпечаток на
его раннее творчество. Вся же его лирика в целом явным образом связана с
поэтическим комплексом 40 – 50-х годов, притом художественный опыт этого
периода Апухтин получает уже в готовом виде, сам не участвуя в нахождении
его основных особенностей, как это было, скажем, с Фетом. В ходе
революционной ситуации 1859 – 1861 годов Апухтин, в противовес Фету, не
занимает реакционной позиции: напротив, он печатается в наиболее
радикальных изданиях эпохи: в «Современнике», в «Русском слове», в «Искре».
Нет оснований преувеличивать значение этого факта, но и игнорировать его не
стоит — это соотносится со специфическими качествами поэзии Апухтина и ее
особенной эволюцией.
Дело в том, что Апухтин в раннем своем творчестве пытается связать
интимно-лирические мотивы, столь характерные для его поэтической
индивидуальности в целом, с социальной темой («Петербургская ночь»,
«Песня», «Селенье» и т. д.). В плане непосредственно художественном
чрезвычайно характерно стремление молодого Апухтина включить в стих
14 Волынский А. Л. Поэт любви (1891 г.) — В кн.: Борьба за идеализм.
Критические
материал и сюжетные мотивы типа «физиологического очерка» (наиболее резко
выражено такое стремление в вещах вроде «Шарманщика»), Важно опять-таки
стремление связать подобного рода изобразительность с лирическими
мотивами («Проселок»; напечатан впервые в «Современнике», включался
потом, среди очень немногочисленных ранних вещей, в основное собрание
стихотворений Апухтина). Получается в целом достаточно своеобычно
выраженная тенденция к лирической повествовательности; стремление
синтезировать лиризм с «прозой» и социальными мотивировками делает эту
поэзию характерным индивидуальным преломлением общих поэтических
исканий 40-х и, в особенности, 50-х годов. Конечно, это очень далеко, скажем,
от Фета (хотя и вырастает из общих с ним исторических истоков), что,
разумеется, не означает большей художественной высоты: нет, это просто
другая тенденция, кое в чем, вероятно, близкая к «почвенничеству»
(Ап. Григорьев).
С историческим поворотом от революционной ситуации к победе
общественной реакции наступает характерный духовный кризис. Апухтин
печатает в журнале братьев Достоевских «Время» в 1862 г. стихотворение
«Современным витиям», где передовой общественности предъявляется
обвинение в отсутствии сколько-нибудь человечески привлекательных
духовных идеалов:
Посреди гнетущих и послушных,
Посреди злодеев и рабов
Я устал от ваших фраз бездушных,
От дрожащих ненавистью слов!
Мне противно лгать и лицемерить,
Нестерпимо — отрицаньем жить
Я хочу во что-нибудь да верить,
Что-нибудь всем сердцем полюбить!
Характерно в этом, быть может, художественно наиболее сильном произведении
Апухтина сочетание резко выраженного идейно-социального мотива со столь
же страстно выраженной личностностью, лиризмом. Поиск «веры»,
общественного идеала, связанного с духовным опытом всего человечества
(«Чтоб с пути, пробитого веками, мне ни разу не пришлось свернуть!»), —
именно это, очевидно, в первую очередь противопоставляется передовой
общественности, становится предметом страстного лирического излияния.
Драматизм художественной судьбы Апухтина — в крайней идейной
противоречивости этого лирического взрыва. Для того чтобы такого рода
поэтическая декларация обладала общественной весомостью, необходимо,
чтобы с определенной степенью ясности проступало направление поисков