А. Блок. Его предшественники и современники

Громов П.

внутренне закономерный характер. Такой подход поэта обязывает в кажущейся

произвольности будто бы чисто стихотворных поисков видеть своего рода

духовную логику, связанную с особенностями эпохи, внутренний историзм в

структуре художественного образа. «Апухтинское» не дало Блоку реальных

решений в наметившемся художественном противоборстве с

«гармонизующими» концепциями Фета; но само обращение к Апухтину многое

объясняет в дальнейшем пути Блока,

в его больших находках и драматических

художественных неудачах.

А. Н. Апухтин, как и А. А. Фет, пришел в 80-е годы с более ранними

литературными навыками, и многое в его своеобразном положении в поэзии

этой поры объясняется опять-таки наличием более широкого исторического

опыта по сравнению с теми поэтами, которые начинали свой путь в конце

70-х годов. Некоторые из благожелательно настроенных к его лирике

современников пытались даже связывать его творчество с поэзией 20 –

30-х годов XIX века: «“Но звук еще дрожит”. Звук пушкинской лиры, звук лиры

Лермонтова. Вся книжка Апухтина есть как бы отражение этого еще дрожащего

звука великой поэзии минувших дней»14. Такая оценка свидетельствует только о

характерном для определенных линий русской критики конца века

антиисторизме. Апухтин начинал свою поэтическую деятельность в совсем

иных исторических условиях — в эпоху Крымской войны и последовавшего

затем большого общественного кризиса второй половины 50-х годов;

назревавшая революционная ситуация наложила определенный отпечаток на

его раннее творчество. Вся же его лирика в целом явным образом связана с

поэтическим комплексом 40 – 50-х годов, притом художественный опыт этого

периода Апухтин получает уже в готовом виде, сам не участвуя в нахождении

его основных особенностей, как это было, скажем, с Фетом. В ходе

революционной ситуации 1859 – 1861 годов Апухтин, в противовес Фету, не

занимает реакционной позиции: напротив, он печатается в наиболее

радикальных изданиях эпохи: в «Современнике», в «Русском слове», в «Искре».

Нет оснований преувеличивать значение этого факта, но и игнорировать его не

стоит — это соотносится со специфическими качествами поэзии Апухтина и ее

особенной эволюцией.

Дело в том, что Апухтин в раннем своем творчестве пытается связать

интимно-лирические мотивы, столь характерные для его поэтической

индивидуальности в целом, с социальной темой («Петербургская ночь»,

«Песня», «Селенье» и т. д.). В плане непосредственно художественном

чрезвычайно характерно стремление молодого Апухтина включить в стих

14 Волынский А. Л. Поэт любви (1891 г.) — В кн.: Борьба за идеализм.

Критические

статьи. СПб., 1900, с. 329.

материал и сюжетные мотивы типа «физиологического очерка» (наиболее резко

выражено такое стремление в вещах вроде «Шарманщика»), Важно опять-таки

стремление связать подобного рода изобразительность с лирическими

мотивами («Проселок»; напечатан впервые в «Современнике», включался

потом, среди очень немногочисленных ранних вещей, в основное собрание

стихотворений Апухтина). Получается в целом достаточно своеобычно

выраженная тенденция к лирической повествовательности; стремление

синтезировать лиризм с «прозой» и социальными мотивировками делает эту

поэзию характерным индивидуальным преломлением общих поэтических

исканий 40-х и, в особенности, 50-х годов. Конечно, это очень далеко, скажем,

от Фета (хотя и вырастает из общих с ним исторических истоков), что,

разумеется, не означает большей художественной высоты: нет, это просто

другая тенденция, кое в чем, вероятно, близкая к «почвенничеству»

(Ап. Григорьев).

С историческим поворотом от революционной ситуации к победе

общественной реакции наступает характерный духовный кризис. Апухтин

печатает в журнале братьев Достоевских «Время» в 1862 г. стихотворение

«Современным витиям», где передовой общественности предъявляется

обвинение в отсутствии сколько-нибудь человечески привлекательных

духовных идеалов:

Посреди гнетущих и послушных,

Посреди злодеев и рабов

Я устал от ваших фраз бездушных,

От дрожащих ненавистью слов!

Мне противно лгать и лицемерить,

Нестерпимо — отрицаньем жить

Я хочу во что-нибудь да верить,

Что-нибудь всем сердцем полюбить!

Характерно в этом, быть может, художественно наиболее сильном произведении

Апухтина сочетание резко выраженного идейно-социального мотива со столь

же страстно выраженной личностностью, лиризмом. Поиск «веры»,

общественного идеала, связанного с духовным опытом всего человечества

(«Чтоб с пути, пробитого веками, мне ни разу не пришлось свернуть!»), —

именно это, очевидно, в первую очередь противопоставляется передовой

общественности, становится предметом страстного лирического излияния.

Драматизм художественной судьбы Апухтина — в крайней идейной

противоречивости этого лирического взрыва. Для того чтобы такого рода

поэтическая декларация обладала общественной весомостью, необходимо,

чтобы с определенной степенью ясности проступало направление поисков