А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
не получается; наладить заново личную близость с Блоком тоже не удается, они
остаются чужими, достаточно далекими друг от друга людьми. И как раз в
связи с размышлениями о роли Белого в этих попытках возродить символизм в
дневнике Блока от 17 апреля 1912 г. появляются такие размышления:
«“Символическая школа” — мутная вода… Для того, чтобы принимать участие
в “жизнетворчестве” (это суконное слово упоминается в слове
“Трудов и дней”), надо воплотиться, показать свое печальное человеческое
лицо, а не псевдолицо несуществующей школы» (VII, 140).
К таким жестким и максимально для него точным формулировкам,
отделяющим его от главарей символистской школы, Блок приходит уже в
период намечающегося в стране нового общественного подъема; идейно-
духовная и творческая жизнь Блока в этом смысле (разумеется, отнюдь не
прямолинейно) связана с важнейшими этапами реального исторического
движения. Однако подобная относительная ясность идейно-общественного
зрения Блока готовится сложными, многообразно перекрещивающимися,
противоречивыми творческими исканиями и размышлениями предшествующих
лет. В частности, достигаемая уже к концу 1910 г. известная степень ясности и
высокой простоты в понимании и изложении внутренних проблем доклада «О
современном состоянии русского символизма» в ответе Мережковскому
обусловлена сложным общим комплексом поисков в стихах и прозе первой
половины 1910 г. — сам доклад не вполне понятен вне этого контекста. Общая
внутренняя творческая проблема, которая стоит перед Блоком-поэтом в столь
трудную пору, — это, как говорилось выше, обращение исторической
перспективы, художественно найденной в предшествующие годы, на
современную человеческую личность. И вот тут-то обнаруживается
чрезвычайно существенная для Блока-художника особенность современности:
обычная человеческая личность, индивидуальность существует в такой цепи
конкретных жизненных связей и отношений, которые не позволяют рисовать ее
на высоком трагедийном уровне, присущем циклу «На поле Куликовом» и
«Итальянским стихам», где перспективный подход к лирическому персонажу
находился и разрабатывался. Получается диспропорция между творческими
заданиями, подготовленными всей эволюцией поэта, и конкретными
возможностями, данными самого жизненного материала, которые были в его
распоряжении. Эта проблема в эстетико-теоретическом аспекте возникает в
прозе Блока; вообще в применении к зрелому творчеству Блока уже нельзя
проводить прямых аналогий между прозой и стихами, как это в большой
степени было возможно в предшествующий
содержательные границы жанров, которые он искал ранее. Однако как раз
поэтому проблемы собственно теоретико-эстетического плана могут ставиться
в более обнаженном виде в прозе. В статье «Противоречия» (январь 1910 г.) и
выступает в открытом виде проблема противоречивости современного
искусства именно как эстетическая дилемма трагического задания и мелочного
безумия обычной жизни. Так, Блок говорит здесь о заурядном писателе
Гнедиче, рисующем «… галерею современных чиновников, военных, думцев,
светских дам». Блок комментирует объективные результаты, получающиеся
именно у среднего писателя, так: «Боже мой, как эта “обыденная”, “простая”
жизнь людей “обыкновенных” — нелепа, безумна, каждой чертою своей
напоминает жизнь огромного сумасшедшего дома!» (V, 409). Игнорировать
такое несоответствие больших художественных заданий самому характеру
обычной современной жизни Блок не может: еще в эпоху сборника «Земля в
снегу» проблема органичного соотношения высокого обобщающего замысла и
обычного жизненного материала была для него важнейшим содержательным
вопросом. Блок не может сейчас (и теперь меньше, чем когда-либо) обращаться
с жизненным материалом, как с чем-то чуждым и посторонним по отношению к
человеческой личности, как с «низкой действительностью» — так делает
Андрей Белый, субъективистски играющий реальностями обычной жизни,
трактующий их как нечто заведомо чуждое человеческой душе. По Блоку, в
искусстве надо «воплотиться, показать свое человеческое лицо» — это
относится и к художнику, и к изображаемому человеку; и для художника, и для
лирического персонажа это невозможно, если жизненный материал заведомо
считается «низким» и всегда, по природе вещей, отдельным от «высокого» (и
становящегося тогда абстрактным) художественного задания.
Вспоминая много позднее особенности этого периода в таком важнейшем,
обобщающем мировоззренческом документе, как предисловие к поэме
«Возмездие», Блок писал: «1910 год — это смерть Комиссаржевской, смерть
Врубеля и смерть Толстого. С Комиссаржевской умерла лирическая нота на
сцене; с Врубелем — громадный личный мир художника, безумное упорство,
ненасытность исканий — вплоть до помешательства. С Толстым умерла
человеческая нежность — мудрая человечность» (III, 295). Из всего целостного
контекста блоковской духовно-идейной жизни этой поры ясно, что он стремится