А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
эластичны, и его стихи, кажется, прямо-таки не могут не быть
символическими»200. А после выхода в свет «Ночных часов» внимательно
следивший за эволюцией Блока Брюсов уже твердо и уверенно пишет: «Как все
изменяется, когда мы переходим к последней книге Блока!.. Действительность,
200 Анненский И. Ф. О современном лиризме. 1. Они. — Аполлон, 1909, № 1
(октябрь), с. 23. Справедливость требует отметить, что для Анненского
символистичность блоковской
«импрессионизме», в более же конкретном анализе он выявляет в лирике
определенность, четкость стоящего за единичными стихами лирического
характера, притом, по Анненскому, это резко выраженный «мужской» характер.
Импрессионистические тенденции находил во втором периоде творчества Блока
также и Брюсов — в сборнике своих статей о поэзии он объединял под
рубрикой «Поэты-импрессионисты» Блока с К. Фофановым и И. Анненским
(Далекие и близкие. М., 1912, с. 157). Тенденцию объединить раздробленные
переживания городской жизни со смутными, зыбкими впечатлениями от
природного хаоса «в едином стремлении» находил в «Нечаянной Радости»
Б. Садовской (Рецензия на сборник. — Русская мысль, 1907, № 3, отд. 3, с. 52).
Критик А. Измайлов уже после «Земли в снегу» готов счесть «утонченность
субъективизма» главным в Блоке; целиком одобряя такой подход к
человеческому образу, будто бы присущий поэзии Блока, Измайлов утверждает,
что Блок «… весь… в попытках подслушать в своей душе смутные, полусонные
настроения, дремотные воспоминания», что «… область реального, ясного
чувства ему совершенно чужда, его совершенно не занимает» (Иероглифы
новой поэзии. — Образование, 1908, № 9 – 10, с. 39). Стремление трактовать
Блока как «субъективиста» и «импрессиониста», таким образом, одинаково
присуще как обычным, рядовым буржуазным критикам, так и символистам-
соловьевцам; от них оно закономерно переходит к современным западным
извратителям творчества Блока и иногда к единичным советским
исследователям, стремящимся быть на уровне буржуазной «науки». В
конкретном анализе И. Анненский и В. Брюсов толкуют Блока совсем иначе.
реальность вошла в поэзию А. Блока, подчинила ее себе. Мистические
предчувствия сменились чувствами земными…»201 Для Брюсова «Ночные
часы» в развитии Блока — тот пункт, который заново переосмысляет всю его
эволюцию, ставит все на свои места, окончательно обращает внимание поэта к
земным делам и людям. Конечно, необыкновенно ценно то, что Брюсов не
обманывается скептической тенденцией, присущей композиции книги, хочет
увидеть и по-своему видит противоборствующую тенденцию в самих стихах,
их фактическом содержании, смысле, в их идейно-художественной реальности.
Но само их содержание, конечно, Брюсов представляет во многом упрощенно,
впадая в обратную односторонность; поэтому он, выдвигая новые
содержательные моменты в своей оценке «Ночных часов», в то же время не в
силах подхватить и по-новому развить то ценное и важное, что было в его
прежних отзывах о поэзии Блока, — так, идея «вереницы душ», столь
существенная для теперешнего Блока и в свое время выдвинутая самим же
Брюсовым, сейчас уже им забыта.
Ценно то, что Брюсов теперь видит эволюцию Блока в ее трех основных
этапах. Этап первого тома, по Брюсову, состоит в том, что в образе Прекрасной
Дамы выдвигается художественная концепция, претендующая быть в своем
роде «концепцией жизни»: стоящее за этим начало «… должно, широко
проникнув в мир, возродить, воскресить его». В период сборников,
составляющих второй том, по Брюсову, в блоковскую «… поэзию вторгается
начало демоническое…» в ряде образов, одновременно «олицетворяющих
начало земное». Борьба этих начал, по Брюсову, остается в поэзии Блока
неразрешенной. В своих последних стихах он ищет новых сил в отказе от своих
юношеских всеобъемлющих концепций, в обращении к темам более узким, но
более конкретным, к заботам, радостям и печалям родной «горестной земли»202.
Брюсов противопоставляет давившие на творческое сознание Блока
«всеобъемлющие» схемы соловьевства присущему поэту стремлению понять
современного человека, его горести, печали и радости и утверждает, что
подлинную художественную силу Блок находит именно в поэтической
ориентации на конкретную жизнь и конкретного человека. Сам Блок со многим
в брюсовской интерпретации содержательного членения его трилогии лирики
согласился: «Пришла “Русская мысль” (январь). Печальная, холодная, верная —
и всем этим трогательная — заметка Брюсова обо мне. Между строками можно
прочесть: “Скучно, приятель? Хотел сразу поймать птицу за хвост?”»
(Дневниковая запись от 13 января 1912 г., VII, 122 – 123). Блок согласен с
содержательной стороной разбора Брюсова и в то же время как бы находит
здесь подтверждение своему скепсису. Объясняется это во многом тем, что сам
Блок в реальном содержании своего творчества уже ушел далеко вперед от
брюсовских построений. Однако мысль Брюсова об обращении Блока к
жизненной конкретности носит во многом слишком общий характер: отвергая